Питер Нэйл - Зов арены
— Я нужен вам,— зашипел он.— Я — то зло, которое вы стремитесь победить в себе. Что вы будете делать без меня? Когда вам некого будет ненавидеть, придется признать, что вы сами себе ненавистны. Ваша жизнь станет бесцельной. Зачем вам тогда боги? Черви! Вы не знаете, что такое полноценная жизнь! Вы как туман — серые, бесполезные, преходящие. Только я мог даровать бы вам истинную жизнь! — Куршахас хрипло завыл. — Убейте меня сейчас! Во имя Ордру и Семрога, будьте вы прокляты. Убейте меня сейчас! Сейчас! Не дайте мне увидеть солнечный свет!
* * *Соня отвернулась от него. Ее ноги одеревенели, спину ломило, руки, казалось, налились свинцом, а голова гудела.
За окном стало заметно светлей. С улицы донесся звон храмовых колоколов, возвещавших приход нового дня. Защебетали ранние птицы.
Куршахас вздрогнул и попытался было встать, но его вынудили снова сесть.
— Укройте меня! — взвизгнул он.— Во имя Ордру, не дайте мне умереть на солнце!
Воины покрепче сжали мечи и пики. Те, кто отдыхал в стороне, подошли поближе. Несколько стражников поднялись на возвышение.
Заря разгоралась все ярче.
— Не дайте мне умереть! — вопил Куршахас.— Я не простой смертный! Вы не понимаете, какую жизнь хотите уничтожить. Вы ничего обо мне не знаете! Все вы — это я! Не дайте мне умереть!
Взошло солнце, и Соня мрачно проговорила:
— Отойдите теперь все…
Куршахас медленно поднялся на ноги, наклонившись, будто бы для последнего, отчаянного прыжка. Его глаза потеряли яркий желтый блеск и отсвечивали белым, а зрачки стали маленькими и серыми.
Широкий золотой луч высветил неправильный прямоугольник на противоположной стене у пола. Куршахас Застонал:
— Не дайте мне умере-еть!..
Он медленно осел, шипя и извиваясь, и его окружило легкое облако серого тумана.
Соня сделала глубокий вдох:
— Отойдите. Быстрее!
Окружавшие ее воины расступились, а она вышла вперед. Подняв меч, она нацелила его на грудь Куршахаса и заставила колдуна выйти из угла. Он тихо шипел и постанывал, но был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Дойдя до прямоугольника солнечного света, упырь упал на него ничком.
От тела Куршахаса клубами начал подниматься дым. Слабо пошевельнувшись, колдун всхлипнул и замер. Вскоре у него осыпались волосы — светло-серые и легкие, как пепел, плоть потрескалась, как пересохший пергамент, и отвалилась, кости рассыпались. Все было кончено. Под темным плащом не осталось ничего, кроме тонкого слоя мельчайшей пыли.
В комнате наступила полная тишина.
Соня взяла масляную лампу, поднесла к одеждам Куршахаса, разбросанным на каменном полу, и бросила ее. Разлившееся масло вспыхнуло, уничтожая то, что совсем недавно было кровавым злодеем.
Чост, не выпускавший руку Лейры, вдруг почувствовал, как сердце девушки забилось сильнее. Затрепетали веки, лицо порозовело. Затем она открыла глаза:
— Чост…
Соня медленно подошла к креслу и тяжело, словно древняя старуха, опустилась в него. Дрожащими руками девушка налила себе вина, залпом осушила большую серебряную чашу, уронила ее, запрокинула голову и мгновенно заснула.
Глава одиннадцатая
Величайшим потрясением для Аренджуна стала смерть двух видных вельмож — Хавлата и Куршахаса. Три дня городская стража потратила на то, чтобы разобраться в этом более чем странном происшествии. Подробности дела оказались столь удивительны и ужасны, что было решено запретить всем, кто был хоть как-то к этому причастен, рассказывать о том, что они видели и слышали, под страхом изгнания.
Однако никакие угрозы не смогли остановить слухи, и вскоре весь город говорил только о событиях последних дней.
Соня честно поведала стражникам обо всем, что ей пришлось пережить, и ее не только признали невиновной в смерти Хавлата, но и присудили девушке награду, обещанную за поимку убийцы, который несколько лун держал в страхе весь город. Сто золотых монет!
Итак, все выяснилось. Теперь Соня была свободна и богата и могла позволить себе отдохнуть и расслабиться. Однако, справедливо рассудив, что без помощи друзей ей пришлось бы туго, воительница решила отдать половину награды Чосту и Лейре.
— Вы это заслужили,— сказала она им,— и я не знаю, как еще отблагодарить вас. Чем думаете заняться? Останетесь в городе?
Чост покачал головой:
— Уедем. На запад.
Соня понимающе улыбнулась.
— Этим городом мы сыты по горло,— продолжил Чост,— а с такими деньгами я смогу стать честным человеком.
Соня выразительно фыркнула.
— Ну… Хотя бы на время,— рассмеялся он.
Лейра хитро взглянула на него.
— А ты, Лейра? — спросила Соня.— Сможешь все забыть?
— Вряд ли. Но… — Она потерлась щекой о плечо Чоста.— Не приди беда, и радости бы не было.
— Она больше не будет прислуживать,— заявил Чост.— Даю слово! Когда мне надоест честная жизнь, я займусь мошенничеством и непременно разбогатею. Тогда и в Аренджун можно вернуться. С деньгами-то мне не придется воровать. А вот друзьям помочь смогу.
Соня снова улыбнулась:
— Надеюсь, у тебя все получится. Но это потом. Пошли Чост. Теперь ты вполне можешь угостить меня. Не зря же я тебя кормила столько времени!
* * *В тот же вечер она покинула город, не дожидаясь каравана, который договорилась сопровождать. Ей хотелось хоть на какое-то время забыть о Аренджуне, а уж возвращаться сюда и вовсе не входило в ее планы.
Она направилась на юго-запад по наезженной дороге, по которой уже ездила раньше. Довольно скоро начал моросить дождик, и Соня решила остановиться на ближайшем постоялом дворе. Оплатив небольшую, но чистую и довольно уютную комнату, она проверила, хорошо ли позаботятся о ее лошади, и спустилась в общий зал, чтобы поужинать.
Все здесь неожиданно напомнило ей о прошедшей седмице, и она невольно подумала о том, сможет ли вообще когда-нибудь забыть это приключение.
В углу мужчины метали ножи в мишень, и один из игроков смеялся так же весело и беззаботно, как когда-то Сэндас. За соседним столом сидел высокий, худощавый мужчина в темном плаще — скорее всего, ученый, а вовсе не волшебник, но в его взгляде было что-то странное.
В середине зала расположились статная молодая женщина и светловолосый парень, взглянув на которого, Соня тут же вспомнила Чоста…
Она купила вторую бутылку, пошла в свою комнату; села там на кровать и не спеша выпила вино, прислушиваясь к доносившимся снизу звукам лютни и пению, а затем легла, и ей приснился дом, отец, мать и братья…
И сколько же дорог ей суждено пройти, прежде чем она сможет вернуться туда, где была счастлива? Где не было ни горечи, ни печали, а мир казался светлым и радостным. Он звал, манил, приглашал, и она не могла не откликнуться на этот зов…
