Циклоп - Генри Лайон Олди
— Она наверху. Плохо себя чувствует.
— Отведи меня к ней.
— Инес никого не принимает.
— А если я хочу сделать заказ? Лично?!
— Говори со мной. Я приму твой заказ, и передам Инес.
Маг протянул озябшую руку к камину. Дрова, лежавшие за решеткой, вспыхнули. Слабый дымок потянулся вверх. В кабинете запахло благовониями: так горит сандал. Вздохнув с удовлетворением, старик взял с изящного столика кружку, где плескался остывший чай. Солдатскую, оловянную кружку — Циклоп вечно бил хрупкую посуду Красотки, и предпочитал что-нибудь понадежнее. Над кружкой начал куриться пар, чай быстро закипел. Старик отхлебнул кипятка, затем еще раз. Серая кожа на руке Симона потемнела, приобрела зернистую фактуру, став похожей на гранит — выветренный, в трещинах и разводах. Циклоп знал: почему. Старый маг дорого заплатил за победу над Шебубом Мгновенным, отродьем Сатт-Шеола — шесть лет, минувших после схватки, победитель надеялся самостоятельно избавить свою руку от демонских эманаций, мало-помалу обращавших плоть в гранит, и сдался лишь на седьмом году, осознав близость смерти. Спас его Циклоп, равной мерой распределив лишний камень по всему телу Симона, и тем продлив жизнь старику. Лечение Циклоп повторял каждые два года, иначе убийственная эманация Шебуба опять скапливалась в руке. Симон, конечно же, помнит, кому он обязан исцелением. Сделает ли это мага благодарным? Удержит от опрометчивых поступков?
Вряд ли.
— Однажды ты спас меня. Не знаю, как, но спас, — маг сгорбился. Голос его звучал еле слышно. Так трещит дерево в ночном лесу, и треск тонет в буране. — Мне бы не хотелось убивать тебя. Сейчас я поднимусь к Красотке, и ты не станешь мне препятствовать.
— Инес не принимает, — повторил Циклоп.
— Ты упрям. Твоим лбом можно прошибать скалы.
— Вы с Инес очень похожи. Вам, и еще одному мяснику не дает покоя мой лоб.
— Какому еще мяснику?
— Забудь. Подать тебе горячего вина?
— Я поднимусь к ней в любом случае. С твоего разрешения, или через твой труп. Видишь ли, я полагаю, что Инес мертва. Что ты убил ее, и теперь принимаешь наши заказы, прикрываясь ее именем. Всем наплевать, кроме меня. Что ж, я привык к одиночеству.
— Инес жива.
— Если она жива, ты поработил ее. Нашел способ, извернулся. Держишь взаперти. Возможно, даже заточил ее душу в кристалле. Пользуешься ее репутацией, как вор — чужим добром.
— Это не так.
— Пусть она сама подтвердит мне, что я ошибаюсь. Я долго медлил, Циклоп. Мне стыдно за каждый миг промедления. Ты был любовником Красотки? Не лги мне! Конечно же, был. Я тоже — так давно, что это кажется сном. Если бы ты знал, сколько ей лет на самом деле… Я иду наверх, а ты жди здесь. Или беги, если чувствуешь за собой вину. Метель скроет твои следы. Когда я вернусь, будет поздно бежать.
— Ты никуда не пойдешь.
— Надеешься остановить меня? Плохо же ты знаешь Пламенного…
— Плохо, — согласился Циклоп. — Но у меня есть одно преимущество.
— Молодость?
Симон улыбнулся. Видно было, как мало он ценит чужую молодость.
— Я о другом, — сказал Циклоп. — Ты меня не знаешь вовсе.
— Двадцать лет ты живешь здесь. Я видел тебя сотню раз.
— Видеть и знать — разные вещи. Ты видел меня и раньше, прежде чем я объявился у Красотки. Забыл, Пламенный? Ясное дело, забыл. Хочешь выяснить, что ты еще забыл?
Маг встал. В глазницах Симона полыхал костер. Встал и Циклоп — в дверях кабинета. Повязка на его лбу почернела, сморщилась. Миг, и кожаная лента вспыхнула, сгорая дотла. Пепел осыпался на щеки и подбородок, делая Циклопа братом-близнецом сипухи. Только Дура сидела в клетке, а Циклоп был на свободе. Матовый камень в центре лба проснулся, наливаясь млечным сиянием. Полная луна, ведьмин манок; радужный опал в розетке из лепестков живой плоти. Ни один рубин или сапфир не мог похвастать лучшей оправой. Под кожей от камня во все стороны тянулись жилы — синие, вздувшиеся от напряжения. Черви, змеи; часть их собралась у висков в неприятные жгуты.
Освещенное камнем-луной, морщинистое лицо Циклопа — убежище теней — сделалось юным, и оттого ужасным.
— Испытываешь меня? — рассмеялся маг.
Хохот Симона — голос вьюги — наполнил кабинет.
— Меня? Симона Остихароса?!
— Ты останешься здесь, — прохрипел Циклоп.
Он уже чуял все необходимое — так зверь чует ароматы леса, так музыкант слышит звучание оркестра. Известняк башенных стен. Гранит облицовки. Ломовой плитняк фундамента. Мрамор статуй на втором этаже. Бриллианты, изумруды, аметисты в перстнях и жезлах, оставленных для настройки. Нефритовое панно в зале для приемов. Лалы и багрово-красные гранаты — цепочка капель земной крови, утопленная в навершии Симонова посоха. Камни, камни, камни. Даже левая рука Остихароса, в которой камня было больше, чем хотелось бы магу, вплела свое пение в общий хор. Глаз во лбу пульсировал, как маяк, готовый в мгновение ока созвать к берегу эскадру кораблей — и бросить их на врага.
— Прочь!
Циклоп остался на месте. Третий его глаз потемнел, налился тревожным багрянцем. Отсветы далекого пожара исказили черты лица Циклопа — не юноша, но мальчик, похожий на голодную крысу. Кабинет поглотила тишина, лишь трещали дрова в камине. И в этой тишине, готовой в любой миг смениться грохотом катастрофы, оба мужчины услышали, как кто-то скребется в закрытую дверь. Звук был слабый, болезненный. Первым опомнился Циклоп. Забыв о Симоне, об опасности, исходящей от взбешенного мага, он рванул дверь на себя — и упал на колени, боясь прикоснуться к тому, что вползало в кабинет.
— Ты, — прошептала Красотка. — Помоги…
И Симону, собрав последние силы:
— Я жива. Он не виноват.
Она ошиблась. Она уже не была живой. Лестница, которую так ненавидел Циклоп, добила Красотку. Каким чудом женщина, ставшая чудовищем, исковерканная и давно забывшая, что значит двигаться по-человечески, спустилась вниз по щербатым ступеням — и думать не хотелось. Циклоп отнес ее, всю в кровоподтеках и ссадинах, на диван, ткнулся лбом, пряча грозное сияние, в живот Красотки — и тихонько завыл. Он не знал, что буран стих, что снежные волки захлопнули пасти и поджали хвосты, что метель улеглась в сугробы, и один-единственный Циклоп воет сейчас в кулаке зимы, над трупом, способным испугать самого отчаянного храбреца.
Могла ли Инес ди Сальваре желать лучшей погребальной песни?
* * *
— Мы ее похороним, — много позже сказал Циклоп.
— Да, — кивнул Симон.
— Сегодня. Сию минуту.
За стеной расхохоталась воспрявшая было вьюга. И онемела, когда Пламенный согласился без
