Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой - Петр Ингвин
– Тома, – позвал я. – Вылезай. Кажется, мы спасены.
Позади меня проснулся сенный вулкан, из кратера выдвинулась темноволосая голова:
– Кем?
– Хочу ошибиться, но, по-моему, хозяевами одежды.
Тома на секунду задумалась.
– Это хорошо или плохо?
Глава 4
Из кустов появлялись люди. Или не люди. Сто процентов – гуманоиды. Одна голова, две ноги, две руки. Или лапы. Не видно. На зеленом фоне ярко выделялись белые балахоны до земли и остроконечные колпаки-маски с двумя дырками для глаз. Существа выглядели как американские ку-клукс-клановцы, только без круглого креста на сердце. Издали они также походили на экипированных штурмовиков-клонов из космической саги: тоже без лиц, белые, с оружием. Их копья никаким образом не напоминали бластеры, зато на поясе у каждого висело нечто непонятное – длинное, утолщавшееся книзу. Похоже на бейсбольную биту. Световой меч?
Количество неизвестных также не поддавалось исчислению, кусты и лес скрывали основную часть, на виду одновременно находилось трое, четверо, максимум пятеро. Из-под длинного одеяния иногда виднелись ноги в сандалиях со шнуровкой кверху голени, как у римских легионеров. Поразил не столько внешний вид чужаков, сколько язык: они, такие до безумия странные, говорили по-русски. Ну, почти по-русски. Непонятными оставались отдельные фразы. А понятое радости не прибавило.
Они хотели нас убить. Да, спасли, чтобы убить. На Востоке ворам отрубали руки. Возможно, здесь отрубают головы.
К нам никто не подошел. Белобалахонщики смотрели издали, совещались и, кажется, кого-то ждали. Жреца, что вырвет сердце, или специалиста по грамотному нанизыванию на кол?
Это мои домыслы. Они просто ждали. Говорили между собой про погоду, про упавший флаг, про святой причал и про «сколько можно ждать». Про много работы, про «ни дня покоя» и про расплодившихся волков. Про ангелов, чертей, недавнюю смерть близнеца и чью-то последнюю надежду. Периодически упоминалось что-то, похожее на Калевалу с ударением в конце. Этот рефрен звучал постоянно: «Калевала, калевала!» – или что-то вроде того. Карелы, что ли? Почему остальное говорят по-русски? Может быть, не «калевала», а какое-нибудь «алаверды»? Тогда совсем хрень выходит. Трудно издалека и в пол-уха воспринять неизвестное. Но «убить» я точно слышал, полный штиль позволял.
Наши сторожа натаскали дров, заполыхал костер, над которым подвесили огромный казан.
Варить нас собрались?
На мачте, приколоченной к верхушке дерева, снова взвилось полотнище. Вслед за первым, поднятым чуть выше, показалось второе. На двух наши лесные приятели остановились. Отсутствие ветра не мешало разглядеть: флагами были такие же одноцветные тряпки, как дерюжка, из которой сделана наша одежда. Ни рисунков, ни гербов. Обычные сигнальные флаги. Мол, добрались, все нормально, птички в клетке. Или: набирайтесь аппетита, ужин скоро будет.
Неприятные, однако, фантазии.
Потянуло дымком и чем-то вкусненьким. В животе квакнуло. И не у меня одного. Нужно отвлечься. Время, что нас не трогали, мы употребили на перевязку Шурика.
– Извиняюсь спросить, – он с трудом превозмог боль, – мы на Земле или как?
Снова ставший обычным Малик туго перематывал одну его ногу, Тома протирала кровь на второй. Я подавал полосы, на которые рвал оставшиеся вещи: одеться Шурик был не в состоянии. Мы просто прикрыли его полотном из распоротой штанины.
– Гравитация в норме. – Малик мимолетно глянул вверх. – Солнце такое же, примерно там же. Воздух и собаки чисто земные. Природа и запахи тоже. Ночью посмотрим на Луну и звезды, уточним.
– Если доживем, – пробормотал я.
На глаза упала челка. Русые патлы а ля ранние Битлз – пышные, до плеч – усеяны соломой. Колени дрожали. Совсем не из-за этих, что в лесу. От пережитого. Вздрюченный организм дал обратку. Пришлось продолжать работу сидя.
– Если это наша Земля, то я американская королева, – выдавил Шурик.
– Хорошее уточнение – «наша», – приуныла Тома, и слово «хорошее» интонационно ничего хорошего в себе не несло.
Она закончила со второй разгрызенной ногой одессита. Я помог, придержав на весу, Малик сноровисто перебинтовал, его большие руки аккуратно подоткнули под колено бугорок сена.
– Попали в другое время? – Шурик скрипел зубами, но терпел.
– Прошлое или будущее? – забеспокоилась Тома.
С ее длинных волос тоже сыпались соломинки. Они со всех сыпались, кроме сверкавшего идеальной лысиной джигита.
– Вряд ли прошлое, – проговорил Малик. – Говорят, в прошлое попасть нельзя, от этого будущее изменяется.
Он щеголял многократно порванными краденными штанами при голом торсе, видок был еще тот: кровь, мускулы, и собачьи трупы вокруг. Возможно, чужаки не приближались к нам именно из-за этого.
– А если в будущее, то нельзя вернуться, – включился я. – По той же причине.
Томе расклад не понравился.
– Может быть, будущее уже состоялось, с учетом, что кто-то попал туда и вернулся?
Я фыркнул:
– Ага. И принес схему машины времени. Собрал, слетал на ней в будущее… и вновь принес. Далее по кругу.
– А если при возвращении все забывается? – не унималась Тома.
– Тогда ты уже была в будущем, – отрезал Малик. – Вернулась и все забыла.
– И неоднократно, – тоже попытался шутить Шурик. Пухлое лицо хотело улыбнуться, но скривилось от боли, веки крепко сжались. Неумелые перевязки не помогали – ран было слишком много.
– Как сам? – склонился к нему Малик.
– Не дождетесь.
– И все же?
– Хезающий кабыздох лучше зажмурившегося лёвы.
– Хохмит, – удовлетворенно выдохнул Малик. – Жить будет.
– Смотря с кем, – ввернул Шурик в том же духе.
Мне последняя мысль – как серпом по ягодам: ограниченный состав нашей компании к подобным шуткам не располагал.
– Одежда откуда? – Малик увел разговор в сторону.
Тома виновато указала на дерево с упавшим флагом:
– В лесу висела.
– На веревке?
– Да. Не между деревьями, как после стирки, – поправилась она, видя, что понимают неправильно. – Просто на дереве, большим тюком. Я дернула, оно сползло.
– Только это висело? – Малик обвел рукой надетое на нас.
Вопрос заставил дружно переглянуться, мысль просто убивала: нас ждали?!
– Еще много осталось, – продолжила Тома. – Я выбрала подходящее. Но когда собаки…
Малик перебил:
– С этим разобрались – нас ждали, но сколько нас будет, не знали. И сроков прибытия не знали: тюк