Дэвид Геммел - Тёмный Принц
Раскинув крылья, Пожиратель взмыл в воздух и спланировал вниз на землю шагах в двадцати от Людей.
Дерая открыла глаза и инстинктивно протянула ладонь, схватив Пармениона за руку.
Пожиратель приблизился, с трудом шагая когтистыми ногами по ровной земле. — Желаешь видеть Повелителя?
— Желаю, — ответил Парменион.
— Тебя послал Филиппос?
— Я буду говорить только с Повелителем Горгоном, — сказал Парменион.
— Я отведу тебя, Человек.
Пожиратель развернулся и неуклюже зашагал к деревьям, ноги его при этом шатались, словно на шарнирах. Несколько раз он оскальзывался, но тогда распускал крылья, чтобы восстановить равновесие.
Все еще сжимая руку Дераи, Парменион пошел за существом. — А что думают остальные? — спросил он шепотом.
— Один из них задумал наскочить на тебя, как только окажешься в тени деревьев. Берегись! Но не убивай его. Предоставь это мне!
Отпустив ее руку, Парменион пошел дальше, теребя ножны меча. Лицо его покрылось потом, а сердце бешено заколотилось. Но не все его мысли были заняты страхом. Прикосновение к руке этой женщины было словно огонь, потекший в крови и поднявший его над землей. Деревья были всё ближе, темные и непроглядные, ни звука не было слышно из леса, ни пения птиц, ни даже хлопанья летучих мышей.
Рептиловидное существо выпрыгнуло из верхних ветвей, и Парменион юркнул в сторону, но чудовище повалилось на землю и осталось лежать неподвижно. Пожиратель упреждающе зашипел на других существ, что были поблизости, затем подошел на неловких ногах к незадачливому чудовищу. — Он мертв? — спросил он.
— Спит, — ответила Дерая.
Пожиратель опустился на колени перед телом, вонзил когти ему в шею и оторвал существу голову. — Теперь мертв, — прошипел он, слизывая кровь с когтей.
Медленно они двинулись дальше в сгущающемся сумраке. Дерая слышала шорохи чудовищ, шевелящихся по обе стороны от них, а также в ветвях над головой, однако помыслы о насилии больше не одолевали их.
— Гера Всеблагая! — прошептала Дерая.
— Что такое?
— Повелитель Леса… Горгон. Я коснулась его. Такая лютая ненависть.
— И на кого она направлена?
— На всех и каждого.
Тропа стала шире, и Пожиратель вывел их на широкую поляну, где горело много факелов, и их ждала чудовищная фигура, восседавшая на троне из черепов. Кожа его была темно-зеленой, с коричневыми пятнами, голова — огромна, рот — хищный и ощерившийся клыками. А над его головой, вместо волос, извивался клубок змей. Парменион подошел ближе и поклонился.
— Смерть твоим врагам, государь, — проговорил он.
Холмы Аркадии
Далеко на юге, за Коринфским заливом на нижних холмах Аркадии, яркий свет быстро сверкнул над мраморными Гробницами Героев. Он светил словно вторая луна, затем потускнел и наконец померк.
Мальчик-пастух увидел сполох и подумал, что он предвещает грозу, но его овцы с козами были невозмутимы, да и туч на ночном небе не было — звезды светили ярко, и луна сияла ясно.
Пару мгновений мальчик еще думал о сполохе, но потом выбросил его из головы и укутался в плащ, переведя взгляд на свое стадо, осматривая границы пастбища, не притаился ли там волк или лев.
Однако был там лишь один волк, и мальчик его не мог видеть, потому что тот расположился за мраморным надгробием; и он тоже увидел свет. Когда сияние окутало его, мерцая и пугая, вся его злоба испарилась перед этим светом.
Волк был стар, его изгнали из стаи. Когда-то он был могучим, внушающим трепет вожаком, быстрым и смертоносным. Но никогда за всю его долгую жизнь подобный свет не загорался вокруг него, и это его смутило, озадачило. Он залег на землю, подняв косматую голову и принюхиваясь к воздуху. Тут он уловил то, что знал — и чего боялся. Запах Человека.
И очень близко.
Волк не шевелился. Запах доносился слева, и волк медленно повернул туда голову, следя желтыми глазами за малейшим движением.
Человек лежал на обломке мрамора, голая кожа белела в лунном свете. Он застонал и пошевелился. Всего за мгновение до этого волк сам запрыгивал на этот кусок мрамора, чтобы понаблюдать за стадом, выбрать себе жертву. И тогда Человеком не пахло. Но вот он, уже тут, растянулся на камне.
Волк прожил столько зим благодаря твердому знанию, когда быть осторожным, а когда — храбрым. Человек, который возник из воздуха, посреди яркого неестественного света, не придавал храбрости старому зверю. И, хоть он был голоден, он побежал прочь, к северным лесам, подальше от запаха Человека.
***
Шлем задрожал. Камень, касавшийся его спины, был холодным и неудобным, и он застонал, очнувшись, затем перевернулся на бок и свесил ноги с края плиты. Садясь, он зевнул и потянулся. Ночь была холодной, но не промозглой, и он увидел волка, удирающего прочь вниз по склону к зарослям у подножия. Рука Шлема потянулась к мечу, и лишь тогда он понял, что гол и безоружен.
— Что это за место? — проговорил он вслух. — И как я попал сюда?
В эти несколько мгновений Шлем был в растерянности. Он был воином — могучим, испытанным в пылу многих сражений, уверенным в своей силе. Но когда он перебрал свои воспоминания, страх, граничащий с паникой, охватил его. Он не знал, как попал в это незнакомое место, но хуже того — и намного хуже — он вдруг понял, с шоком, который заставил его сердце стучать тяжелей, что коридоры его памяти были безмолвны и пустынны.
— Кто я такой? — прошептал он.
— Шлем. Я — Шлем.
— Кто такой Шлем? — Это имя не успокаивало, ибо оно не несло в себе никаких воспоминаний о прошлом. Глянув на свои руки, он увидел, что они были широкими и мозолистыми, с короткими и сильными пальцами. На предплечьях было немало шрамов, одни — рваные рубцы, другие — прямые порезы. Но вот как они ему достались, оставалось тайной.
Спокойно, сказал он себе. Осмотрись хорошенько. И тут он понял, что лежит на кладбище, полном безмолвных статуй и мраморных гробниц. Подавив в себе панику, он легко соскочил с плиты и стал озираться вокруг. Некоторые надгробия треснули и развалились, другие поросли травами. Видать, никто за этим местом не ухаживает, решил он. Среди камней зашуршал прохладный ветер, и он поежился. Где же моя одежда, подумал он? Я же не ходил по земле голышом, словно полевой раб? Блик света показался слева. На мгновение ему показалось, что там стоял воин, ибо лунный свет отражался от сплошного, закрывающего лицо бронзового шлема и позолоченного нагрудника. Он напрягся, его ладони сжались в кулаки; но затем он рассмотрел, что то был не молчаливый солдат, а набор доспехов, надетый на деревянный манекен.
Он осторожно подошел, пристально осматривая окружающее кладбище.
Шлем был сработан на славу, на нем не хватало разве только гребня или плюмажа. Верхушка была чиста, без следов молотка оружейника, без единой заклепки. Забрало было сделано в виде мужского лица, с бородой и угрюмыми глазами, с высокими курчавыми бровями и странновато улыбающимся ртом. Нагрудник тоже не уступал шлему, оплечья были сооружены из окованной бронзой кожи, грудная часть доспеха изображала мускулистый торс могучего мужчины, с бугрящимися грудными мышцами и хорошо развитыми мускулами солнечного сплетения. Под ним была юбка из полосок кожи, обитых бронзой, а под нею — пара кавалерийских сапог из оленьей кожи.
Рядом лежал меч в ножнах. Шлем протянул руку и взял оружие. Сердцебиение замедлилось, уверенность в себе вернулась к нему. Клинок был из блестящего железа, двусторонний и острый, прекрасно сбалансированный.
Оружие и броня — мои, догадался он. Это должно было быть так.
Он быстро облачился. Нагрудник пришелся впору, как и сапоги. Набедренная юбка сошлась у него на поясе, а ножны меча идеально вошли в петлю из бронзы на левом бедре. Последним он поднял шлем, надев его на короткостриженую макушку. Когда шлем был надет, нестерпимая боль огнем обожгла всё его лицо. Он закричал и попытался сорвать с себя шлем, но расплавленный металл въелся в кожу, вливаясь в ноздри и рот, застывая на костях его лица.
И тут боль прошла.
Открыв глаза, он увидел, что стоит на коленях. Он поднялся и вновь попытался снять шлем, но тот не поддавался. Ветерок зашелестел по кладбищу — и он ощутил его на своем лице, как и собственные руки, когда пытался сорвать ими шлем. Подняв ладонь, он прикоснулся к металлическому рту. Он был холодным, но податливым. Он сунул палец дальше, коснулся им языка; он тоже был металлическим, но в то же время мягким.
Его лицо стало бронзовым; шлем не просто соединился с его кожей, он стал частью него самого.
— Что со мной происходит? — взмолился он, и его собственный голос зазвучал незнакомо для его ушей.
— Ничего особенного, — ответил тихий голос. — Ты всего лишь приуготовляешь себя для испытания, которое ждет впереди.
Шлем резко развернулся, меч мгновенно оказался у него в руке. Но никого не было видно. — Ты где?
