Павел Корнев - Спящий
В холле решимость объясняться оставила меня, и я не стал разыскивать подругу, а вместо этого плюхнулся в удобное кресло у растопленного камина. Уютно потрескивали поленья, стало тепло и спокойно. И я остался. Просто сидел и смотрел в огонь. А потом в руку мне всунули стакан с молочно-белым напитком.
– Сорбет, – сообщил Альберт Брандт, усаживаясь в соседнее кресло. – Как ты любишь, с лимонным соком, а не водкой.
Я с благодарностью кивнул, сделал небольшой глоток и говорить ничего не стал. Обычно в этом не было никакой нужды, поскольку поэт имел обыкновение говорить за нас обоих, но сейчас и он молча смотрел на огонь.
Это было настолько необычно, что я повернулся и пригляделся к Альберту внимательней. Тот слегка осунулся, а на высоком лбу залегла глубокая морщина, но в остальном внешность его не претерпела никаких изменений. Разве что растрепанная шевелюра своим беспорядком была обязана усилиям дорогого цирюльника, а песочного цвета бородка стала куда ровней и аккуратней, нежели прежде. Светло-серые глаза сиятельного смотрели по-прежнему проницательно, словно видели собеседника насквозь.
– Не стану спрашивать, где ты пропадал два месяца, – с усмешкой предупредил Альберт, – но вижу, что путешествие вышло не столь приятным, как в прошлый раз.
– Данте Алигьери спускался в ад по собственной воле. Меня туда скинули.
– Очень образно, – похвалил меня поэт. – Отличная аллегория!
– Банальная гипербола.
– Вижу, ты не в духе, друг мой, – понимающе улыбнулся Альберт, дошел до бара и налил себе коньяка. С пузатым бокалом в руке он вернулся обратно, но садиться в кресло не стал и посмотрел сверху вниз. – А у меня все хорошо. Замечательно даже! Сам ставлю в Императорском театре собственную пьесу. Как тебе такое? Подбираю исполнителей, согласовываю бюджет, провожу репетиции. – Поэт отпил коньяка и с брезгливой гримасой произнес: – Превратился из творца в черт знает что! В администратора! Представляешь, Лео? Альберт Брандт – администратор! А еще супруга полмесяца провалялась в горячке. Без твоей Лилианы мы не справились бы.
– Не преувеличивай, – усмехнулся я. – Нанял бы сиделку.
Альберт обдумал это высказывание и кивнул.
– Да, тоже выход.
– И в театре ты как в малиннике, – продолжил я, допив сорбет. – Актриски сами в койку прыгают, так?
Поэт фыркнул от смеха и уселся в кресло.
– Увы, мой циничный друг, не все так радужно. Пришлось объявить временный целибат.
– Да ну?
– О, ты не знаешь этих прожженных хищниц! Они милые и отзывчивые, пока ты популярный поэт, но, как только в твоей власти становится назначить их на роль, они готовы все соки из тебя выпить. Куда там вампирам! Какой-то кошмар!
Я отставил бокал, но не на подлокотник, а на пол сбоку от кресла и спросил:
– Зачем тогда согласился на эту работу?
Альберт пожал плечами.
– Интересный опыт. Новые знакомства. Неплохие деньги. Опять же, с частными выступлениями сейчас не все так замечательно, как раньше.
– Почему же? – удивился я. – Разве ценители изящной словесности еще не вернулись в столицу с курортов?
– Вернулись, конечно! Театральный сезон давно открыт, – подтвердил Альберт Брандт и запустил в шевелюру длинные тонкие пальцы. – Дело в механистах. Эта публика повадилась срывать выступления с участием сиятельных. В Императорский театр им ходу нет, но частная охрана с ними просто не связывается. Поговаривают, в столице завелась боевая ячейка механистов, но пока все нападения на сиятельных полиция списывает на акции анархистов.
Известие это неприятно царапнуло меня своей неправильностью, и я уточнил:
– Это из-за смерти императрицы?
– Да, старушка быстро прижала бы всех к ногтю, – кивнул поэт. – А герцог Логрин – слишком большой политик для решительных действий. Он апологет компромиссов, пытается со всеми договориться. Впрочем, он и регентом стал лишь благодаря компромиссам. И поговаривают, обеспечившая ему большинство голосов в императорском совете коалиция может развалиться в любой момент, если уже не развалилась.
– Все это лишком сложно для меня, – вздохнул я.
Станет выздоровление кронпринцессы Анны благом для империи или приведет к еще большему росту напряженности, я не знал, да и не особо задумывался на этот счет. В любом случае сейчас от меня уже ничего не зависело. Я сумел вернуть к жизни Елизавету-Марию, но суккуб располагала собственной силой, требовалось лишь придать ей начальный импульс, запустить маховик. Справиться же с недугом принцессы несравненно сложнее, без утраченного таланта сиятельного тут не обойтись.
Альберт перебрался из кресла на кушетку, разжег кальян и приложился к мундштуку, вырезанному из слоновой кости.
– Но не будем о грустном! – объявил он, выпуская к потолку длинную струю пахучего дыма. – Здоровье моей драгоценной супруги удивительным образом пошло на поправку, и она вовсю кипит энергией и фонтанирует новыми идеями!
Я с интересом посмотрел на поэта.
– Что я пропустил?
– Ты? Ничего, – рассмеялся Альберт. – Разговор был тет-а-тет. За закрытыми дверями. И знаешь, что заявила моя благоверная в кульминационный момент нашей… э-э-э… беседы?
– Откуда же?
– Она хочет летать!
– Что, прости? – решил я, будто ослышался.
– Ее манит небо, – объявил Брандт. – Небо, Лео! Аэропланы! Дирижабли, сказала она, для скучных стариков!
– Последствия горячки, не иначе. Пройдет.
– Вот уж сомневаюсь. Если ей что-то втемяшится в голову, она не отступится.
– Но аэроплан? Женщина-пилот? Вздор!
Альберт рассмеялся.
– Ты еще не видел ее новую прическу! Вот уж будет фурор, когда она покажется на публике! – Он приложился к мундштуку кальяна, затянулся, выдохнул и рассудительно произнес: – Но в свете премьеры моей постановки небольшой скандал не повредит. Стоит добавить, знаешь ли, перчинки…
– Не обожгись, – предупредил я.
– Советуешь с высоты своего жизненного опыта? – развеселился поэт. – Лео, уже одиннадцатый час, позволь нескромный вопрос, почему ты до сих пор не отправился в кровать? Какое обстоятельство омрачило встречу двух любящих сердец?
– Не могу подняться на ноги, – спокойно ответил я.
– Вы поругались, и теперь ты полагаешь, что Лилиана заперла дверь спальни изнутри? Опасаешься постучать и не дождаться ответа?
Я мрачно посмотрел на приятеля, потом с тяжелым вздохом признал:
– Так и есть.
– И ты собираешься провести здесь всю ночь в надежде, что тебя простят и позовут в постель?
– Да.
– Пора повзрослеть, Лео, – покачал головой Альберт Брандт. – Надо учиться выстраивать отношения. Иди и попроси прощения. Не важно, за что, не важно, кто виноват. Просто сделай первый шаг. Это кресло от тебя никуда не убежит.
