Кирилл Бенедиктов - Блокада-1 Охота на монстра

– Кто такой Эккарт?

– Странный человек. Хаусхоффер называл его учителем фюрера. Он умер вскоре после пивного путча в Мюнхене, когда Гитлер сидел в тюрьме. Говорят, что Гитлер плакал, узнав о его смерти.

– Плакал? – брезгливо переспросил Абакумов.

– Фюрер вообще очень сентиментален, – пожал плечами Гронский. – Вы не знали? Он обожает щенков и котят, и ненавидит охоту.

Абакумов круто развернулся к нему и грозно навис над сидевшим на табурете астрологом.

– Ты что, собрался мне рассказывать, какой Гитлер замечательный? И собачек любит, и гипнозом владеет, так, что ли?

– Мне казалось, вы хотели узнать о Гитлере больше, чем можно прочесть в фельетонах Эренбурга и Меттера, – холодно сказал Гронский.

– Мне нужно знать, пользуется ли Гитлер услугами гипнотизеров! А про его любовь к собачкам будешь рассказывать кому-нибудь другому!

Гронский допил чай и поднялся. Он был на полголовы ниже рослого Абакумова, но держался с таким достоинством, что генералу стало даже завидно.

– По моей информации, – тщательно выговаривая слова, произнес Гронский, – Гитлер не прибегает к помощи гипнотизеров. Ему это попросту не нужно, поскольку он сам владеет техникой внушения.

– Этому можно научиться? – Абакумов слегка сбавил обороты.

– Можно, конечно, были бы способности. И в обществе Туле, и в Биорадиологическом институте этому учили. Другое дело, что, если способностей нет, то даже лучшие учителя окажутся бессильны.

– А у Гитлера способности, конечно, были? – язвительно спросил Абакумов.

На этот раз Гронский ответил не сразу. Он прошелся по комнате, словно бы что-то припоминая, потом приложил палец к кончику хрящеватого носа и некоторое время стоял неподвижно.

– По-видимому, да, – ответил он, наконец. – Но Хаусхоффер считал, что эти способности не врожденные. Он, видите ли, хорошо знал людей, сталкивавшихся с Гитлером в годы Первой мировой. И все они, в один голос, твердили, что это был маленький, зажатый, совершенно ординарный ефрейтор, который с трудом мог связать три слова. Гитлер страдал от какого-то заболевания… то ли нервного, то ли психического… у него случались истерики, ему то и дело казалось, что он слепнет! Никакого намека на силу воли, и уж тем более на то, чтобы подчинять своей воле других… Все изменилось после войны. Гитлер познакомился с Эккартом, и тот сделал с ним что-то… что-то, после чего прежний Гитлер умер, и родился новый. Тот, за которым шли толпы.

Абакумов крякнул.

– Значит, ты думаешь, что гипнозу его научил этот… Эккарт?

– Так мне говорил Хаусхоффер. Проверить это нельзя, поскольку Эккарта, как я уже упоминал, давно нет в живых, а Хаусхоффер вряд ли станет откровенничать…

«Вот и поговорили, – мрачно подумал генерал. – Что я буду шефу докладывать? Провел с Гронским беседу о гипнозе и гипнотизерах, выяснил, что человек, предположительно обучавший Гитлера искусству внушения, умер двадцать лет тому назад? Да, хорошо поработал, нечего сказать».

И тут Абакумова неожиданно осенило.

– Слушай, Сергей Николаевич, – проговорил он медленно, – а вот этот парижский эмигрант, про которого ты товарищу Меркулову докладывал… он ничего интересного на эту тему нам рассказать не может?

Лицо Гронского просветлело, как будто он вспомнил о чем-то очень хорошем.

– Георгий Иванович? Разумеется, может! Он, кстати, был дружен с Хаусхоффером, я, собственно, на квартире у Карла с ним и познакомился. Они вместе ездили на Тибет, в какую-то секретную экспедицию. Действительно, как это я сразу не подумал… А с ним удалось установить связь?

Абакумов посмотрел на астролога тяжелым взглядом. Наконец-то представился случай ущучить этого зарвавшегося аристократишку.

– Не выходите за рамки своей компетенции, товарищ директор специального научно-исследовательского института, – сказал он неприятным голосом особиста. – Иначе нам с вами придется разговаривать уже совсем в другом месте и на другие темы.

Щеки Гронского порозовели. «Краснеет, как девка, – неприязненно подумал Абакумов. – А еще разведчик»

– Извините, товарищ генерал, – вздохнул астролог. – Дурное любопытство.

– Ладно, – Абакумов, довольный тем, что сумел поставить выскочку на место, сунул Гронскому свою огромную ладонь. – Будем считать, ты мне сегодня помог. А этот… гороскоп… никому, кроме меня не показывай. Я на днях заеду, заберу.

Вернувшись в Москву, Абакумов сразу же поднялся в кабинет к Берия, но наркома на месте не оказалось – секретарша сказала, что Лаврентий Павлович уехал и будет поздно вечером. Несколько минут генерал раздумывал, не поставить ли в известность Меркулова: в конце концов, комбинацию с Гурджиевым вел именно он. Решил – не стоит; субординация – великая вещь, пренебрегать ею нельзя. В иерархии НКВД они с Меркуловым стояли на одной ступени служебной лестницы – заместители наркома. Меркулов с Гронским уже поработал и особых результатов не добился: нельзя же, в самом деле, считать результатом бессвязный бред, присланный Мушкетером из Парижа, все эти «огни преисподней», «любовницу Сатаны» и «оживление мертвых». У него, Абакумова, есть, по крайней мере имена: Эккарт и Хаусхоффер. Вот о них-то и следует расспрашивать старого эмигранта, а вовсе не о заброшенных румынских замках и тайниках на берегу озера Рица. Именно с этим предложением Абакумов собирался пойти к Берия.

Он заперся в своем кабинете, выпил рюмку армянского коньяку, положил на стол лист чистой бумаги, карандаш и начал набрасывать план предстоящей игры. Такую работу Абакумов никогда не любил – он был человеком действия, бойцом, а не стратегом, просидеть ночь в засаде было для него куда проще, чем придумать изящную оперативную комбинацию. Сева Меркулов, напротив, был силен в стратегии: не зря же Хозяин поручил ему надзор за разведкой. Но Абакумов понимал: сейчас у него появился редкий шанс опередить Меркулова. Ради этого стоило попотеть.

Часы показывали половину двенадцатого, когда в тишине кабинета резко зазвонил рогатый черный телефон.

– Виктор Семенович, – голос в трубке был сух, как папиросная бумага, – это Поскребышев. Приезжай в Кремль, тебя хочет видеть товарищ Сталин.

Глава десятая

Учитель танцев

Париж, июнь 1942 года

1

К дому на рю Колонель Ренар Жером подходил, чувствуя себя таксой, засовывающей голову в барсучью нору.

Таксу, конечно, на то и натаскивают. Тренируют, кормят, дают время от времени погоняться в свое удовольствие за какой-нибудь мелкой дичью. Но приходит день – и надо лезть в нору, в глубине которой сидит здоровенная злая зверюга, готовая откусить тебе голову.