Роланд Грин - Путь воина
— Ладно! У нас нет времени гоняться за этими безродными псами! Вышибание их двери наверняка нарушает какой-то закон, придуманный аргосийцами, когда те напились скверного вина!
Кондотьеры весело ухмыльнулись. Киммериец повысил голос:
— Собраться и устроить перекличку! Пострадавшие у нас есть?
Откликнулись сначала двое. Потом подал голос Джаренз. Конан опустился на колени рядом с ним, губы киммерийца гневно сжались, когда он увидел бледное лицо юноши и зияющую на бедре рану.
Он ничего не сказал — ему и не требовалось. Руки Джаренза слабо схватились за поясную сумку и сорвали ее.
— Вандару… немного… поможет ему с той девушкой. Первой… за кем он ухаживал… сам. — Джаренз улыбнулся. Правда, улыбка больше походила на оскал черепа.
— Сожалею, капитан, — добавил он. — Не думаю, что я… свершил свою долю. Надеюсь, боги…
Что Джаренз надеялся получить от богов, Конан так и ве узнал. Глаза юноши медленно закрылись, и миг спустя он испустил дух. Киммериец поднялся, вытирая окровавленные руки о тунику мертвого врага.
Что ж, Джаренза к жизни уже не вернешь, да и брату его боль потери не облегчишь. Однако это не удержит Конана от кровавой мести тем, кто устроил засаду.
— Сделайте носилки, — резко скомандовал Конан. — Джаренз отправится с нами.
Дворец Лохри был даже побольше резиденции Дамаос, хотя и не таким ухоженным. Заросшая вьюном глухая стена выходила в небольшой парк.
Конан послал одного бойца залезть на крепкую ветку дуба в том парке, а второго — сидеть на стене, где ржавели себе железные колья. Оба возражали, причем дамаосец столь же громко, как и конановец.
— А я-то думал, что капитан здесь я, — скромно подивился киммериец. — Если вы хотите это оспорить, попробуем это на мечах? — Две головы чуть не упали с плеч, настолько энергично оба отрицали подобные честолюбивые планы.
— Хорошо. Тогда держите ушки на макушке, а язык — за зубами. Нам нужен кто-то вне дворца сгонять с сообщением, если такое будет. Войдя во дворец, мы поставим человека на крышу отправить это послание. Последние двое могут, если им угодно, спрыгнуть в сад и погибнуть или уцелеть, после того как они отправят то сообщение. Если они завалят это дело, то им лучше бежать в Кхитай. Где-либо ближе я их могу и найти.
Дамаосец рассмеялся.
Улыбка киммерийца содержала мало веселья.
— Ты хочешь делать ставку на то, что я оставлю тебя безнаказанным только потому, что погибну?
Оба, похоже, не шибко стремились столкнуться с мстительным духом киммерийца. Когда Конан повел к воротам оставшихся семерых живых и одного мертвого, они уже были на местах.
Двое часовых у ворот были ростом примерно вдвое меньше Конана и достаточно старыми, чтобы годиться ему в отцы. Если и планировалась какая-то западня, то они в ней. не участвовали. Они изучали печать на послании и пропуск, полученный от Воителей, так, словно там могла скрываться тайна вечной молодости. Это дало время Конану в свою очередь изучить их.
Часовые эти выглядели не только слабо подходящими для боя, но и слабо экипированными — от замызганных ремешков шлемов до стоптанных сандалий; они смахивали на людей, которых Конан после первого же взгляда выгнал бы из своего отряда.
Ветшающие, заросшие стены. Часовые, выглядевшие так, словно спали на посту, если не на улицах. И госпожа Дорис, горящая желанием сочетать браком своего сына с госпожой Ливией, владелицей одного из самых крупных состояний в Аргосе.
Если Конан и сомневался прежде, какого рода интрига здесь затевалась, то теперь его сомнения отпали. Он также поклялся, что когда отомстит за Джаренза, то займется нанесенным госпожой Дорис оскорблением Дому Дамаос.
А если тех людей подослала сегодня ночью госпожа Дорис, а не Акимос или какой-то его друг? Руки Конана сжали ржавые прутья ворот так, словно те были горлом. Ему обычно нелегко давалась мысль о причинении вреда женщине. Но что касалось женщины, чье вероломство стоило жизни присягнувшему ему бойцу, — он найдет способ расквитаться с ней.
Эта клятва превратила его лицо в еще более мрачную маску, чем прежде. Часовые поспешно отскочили в стороны, когда киммериец провел своих людей через открытые ворота и повел по заросшей сорняками дорожке ко дворцу.
— Госпожа Дорис примет вас в Янтарной комнате, — сообщил дворецкий.
Конан кивнул. Дворецкий был почти таким же рослым, как киммериец, но достаточно старым, чтобы годится ему в деды, почти лысым и толстобрюхим. В войне он мог принимать участие только одним способом, решил Конан, — послужив снарядом для осадной машины. Он, несомненно, почти любую крышу пробил бы одним лишь чистым весом!
— Она сказала когда? — спросил Конан.
— А, молодые воины так нетерпеливы, — негромко рассмеялся дворецкий.
— Я спрашивал не об этом, — начал злиться Конан. — Если ты не знаешь или твоя хозяйка не знает, то ты не опозоришь дома, так и сказав. — Он нахмурился: — Однако если ты заставишь нас ждать, словно попрошаек, то это может принести дому большее чем позор.
Конан предоставил воображению дворецкого самому дорисовывать, что может означать это "большее". И не был разочарован. Слезящиеся глаза дворецкого расширились, и он тяжело повернулся. А затем исчез, взлетев по лестнице с такой скоростью, что киммериец только присвистнул от удивления.
Он вскоре вернулся, запыхавшийся и взмокший.
— Моя госпожа просит вас следовать за мной.
— А как насчет моих людей?
— Ваших? Они найдут гостеприимство в моих покоях, вино и еду. Если они желают принести тот подарок, который они притащили на кухню на пути к…
— Тот подарок — труп, — уведомил его Конан.
— А?.. — начал было дворецкий, а затем челюсть у него отвисла.
— Труп одного из моих людей. Убитого сегодня ночью в коварной засаде, когда мы приближались к дому.
Это слегка искажало правду: Конан был не прочь припугнуть дворецкого. Это могло так его напугать, что он скажет правду. Или так напугать, что он удерет куда глаза глядят, что будет тоже неплохо!
— Сомневаюсь, что он будет особо желанным гостем на кухне, — продолжал киммериец. — Мои люди оставят своего товарища с собой. Итак, госпожа Дорис,
думаю, ждет наверху?
Когда киммериец поднимался по лестнице, то все увиденное им рассказывало одну и ту же повесть о некогда могущественном доме, ныне павшем весьма низко и погружавшемся в нищету все глубже и глубже. Голые пятна там, где некогда висели гобелены или ковры. Немногие оставшиеся ковры и гобелены, выцветшие, протертые чуть не до дыр, в пятнах от плесени, — или все три беды сразу. Дыры, прогрызенные мышами или крысами, в покрытых богатой резьбой деревянных панелях. Слуги, по большей части либо старые, либо очень молодые, с исхудалыми лицами, двигавшиеся крадучись, словно боялись кнута.
