Метаморфозы. Тетралогия - Марина и Сергей Дяченко
– Надо убрать со стола, – она выскользнула из его рук. – Скорее поставить в холодильник, что не съедено…
…И ведь она не помнила, что за белье надела сегодня. Какая пошлость… какая разница, если она не готова. Ей неловко, страшно, ей стыдно, в конце концов, это другой, чужой, полузнакомый мужчина…
Он поймал ее и отобрал фарфоровую тарелку. Взял ее ладони в свои:
– Ты дрожишь.
– Ты думаешь, я сумасшедшая? – она осознала, что трясется, как мокрая мышь, и зуб на зуб не попадает.
– Идем.
Сашка почувствовала, что земля уходит из-под ног – он поднял ее на руки без усилия, она почувствовала его горячую ладонь на своих ребрах. Он понес ее куда-то в полумрак, и на ходу она цеплялась за все, что попадалось по дороге – за спинку кресла, дверную створку, за одежду на вешалке, за край занавески, – цеплялась, желая не удержаться, а замедлить его ход. Готовая разорваться изнутри, как воздушный шар в стратосфере.
Трещали и прыгали в темных стеклах фейерверки. В спальне Ярослав задернул шторы, и звуки ночного веселья отдалились. Сашка сделала вялую попытку удрать, он перехватил ее у двери, накрыл ее плечи ладонями, будто огромными эполетами:
– Не бойся.
– Что ты сказал?!
– Не бойся, – он смотрел на нее из полумрака, в глазах отражался фейерверк, хотя окно было зашторено.
– Надо говорить – «осмелься», – сказала Сашка. – Без частицы «не».
* * *
Первые минуты ей приходилось контролировать себя, чтобы не выскочить из человеческой оболочки, не вырасти до неба и не присвоить себе дом, город, огни салютов и петард, елки на площадях вместе с гуляющими и самолеты в черном небе. Но потом ей сделалось так хорошо в границах человеческого тела, что она перестала себя сторожить, ограничивать и отслеживать.
Они были два подростка, школьники, сбежавшие с уроков и запершиеся в пустой квартире, оба в первый раз, влюбленные и перепуганные. И в то же время они были взрослыми супругами, давно и прочно знающими друг друга, и за стеной спали их дети. И в то же время они были пожилыми и нежными, дедушкой и бабушкой своих внуков… и даже имена и лица этих внуков привиделись Сашке в отдаленных вспышках фейерверков. Возможно, она разомкнула время и понастроила моделей, сама того не желая. А может быть, все, что она чувствовала, было настолько насыщенным и плотным, что бесконтрольно стремилось к созданию новых смыслов – так точка невыносимо концентрированного пространства, однажды дав себе волю, образует материю, энергию и законы физики.
Ярослав был рядом, ближе, чем любой человек до него, и Сашка наслаждалась близостью, при этом его не присваивая. Словно танец на тончайшем льду, на границе пропасти, от которого перехватывает дыхание. Рядом, слившись – но соблюдая границы. Сашке отчего-то казалось, что он тоже это чувствует – вряд ли понимает, но ощущает и не боится.
Наконец ближе к утру фейерверки стихли.
* * *
Она просыпалась четыре раза, чтобы убедиться, что он рядом, обхватывала его руками и ногами и мгновенно засыпала снова. Проснувшись на пятый раз, когда за шторами уже светило солнце, Сашка обнаружила себя в постели одну.
В гостиной, за толстыми стенами, очень тихо беседовали Ярослав с отцом. Сашка могла бы подслушать, но испугалась одной этой мысли. Судя по интонациям, беседа была приятная, даже веселая, какой только и должна быть семейная беседа новогодним утром. Сашка приподнялась на локте – и вспомнила, что было ночью, до мельчайшего движения, до единой вспышки.
Выдохнув, она повалилась обратно на подушку и закрыла глаза.
Утро после Нового года – опасное время, когда чудо испаряется, так и не случившись. Прислушиваясь к себе, оглядывая комнату, Сашка пыталась понять, где здесь место для чуда? После того, что с ней было… должно теперь измениться все. Почему же Сашка – все такая же, комната такая же, свет за окном такой же, а будущее…
Сашка снова прислушалась, пытаясь понять, изменилось ли будущее, и с ужасом поняла, что, наверное, нет. Ведь Ярослав же не войдет теперь и не скажет – я остаюсь в Торпе навсегда… Я буду с тобой и никуда не улечу…
С Костей их связывала одна судьба. Даже с Егором их связывала одна судьба, пусть и с разницей в один учебный год. А Ярослав – топливо, энергия, информация, страх потери. Сашка натянула одеяло на голову, готовая заплакать, в этот момент открылась дверь, и кто-то вошел на цыпочках.
Сашка выглянула из-под одеяла, как заяц из-под куста: снаружи пахло свежим кофе. Ярослав, в шортах и легкой рубашке навыпуск, казался явившимся прямо из лета, в одной руке небрежно держал поднос.
– Наш экипаж приветствует вас на борту… Саша, что случилось?!
– Ничего, – она выползла из-под одеяла, не заботясь о том, что на ней совсем ничего не надето. Отобрала у него поднос с чашкой кофе и ломтем яблочного пирога, поставила на подоконник – пряча глаза, смахивая слезы. Вернулась к Ярославу и обняла его, почти уверенная, что сейчас он мягко высвободится и скажет, что пора в полет…
Он взял ее на руки, легко, будто котенка.
* * *
– Забудь, что я тебе вчера наговорила, – она бормотала, уткнувшись носом в его теплое ухо, щекоча губами. – Я… пошутила. Больше не буду.
Он чуть отодвинулся, чтобы видеть ее лицо. Улыбнулся, ярко-зеленые глаза будто осветились изнутри.
– Отец так благодарил меня за огнетушители, что я ему привез…
– Это была гениальная идея! – Сашка крепко сжала его ладонь.
– …но я не привозил ему огнетушителей, – негромко сказал Ярослав. – Я даже не думал.
Он замолчал. Сашка почувствовала, как холодеют ее пальцы в его теплой, горячей руке. Ярослав смотрел на нее с нежностью, и если и был вопрос в его взгляде, то очень глубоко запрятанный.
– Ты, наверное, просто не помнишь, – шепотом сказала Сашка.
– Наверное, – он легко согласился, как-то слишком легко. – Саша… на каком ты курсе, я даже как-то не спрашивал?
– На четвертом, – Сашка высвободилась, побоявшись, что от ее прикосновения он замерзнет.
– Уже можно перейти на заочное обучение… наверное?
– Нет, – сказала Сашка быстро, и ей показалось, что она падает в колодец без дна. Эхом вспомнились бесконечные разговоры с мамой – о том, что Сашка переведется из Торпы после первого курса, потом после второго…
– Все
