Мэтью Стовер - Бог войны
— Нет! — в бешенстве возопил Кратос.
Он сделал шаг и вытянул руки, желая спасти ребенка. Но тщетно. Перед глазами возник образ любимой дочери, а затем — кровь. Снова кровь.
Женщина бегала с распростертыми руками, отчаянно пыталась поймать свое дитя, но ребенок упал на крыльцо храма, забрызгав мозгами каменную кладку. Гарпия вновь нырнула к земле, на сей раз за матерью. Несчастная отбивалась от крылатого монстра, пока не споткнулась о разбитую плиту.
Кратос бросился к ним и прыгнул что было сил. С крыла пальцы соскользнули, зато удалось ухватиться за когтистую ногу. Гарпия кричала, пытаясь вырваться, но Кратос, взбешенный смертью ребенка, дернул вниз так резко, что отвратительная тварь шлепнулась на землю всего в двух локтях от места гибели маленького афинянина.
Спартанец перекатился, вскочил на ноги и принялся молотить гарпию кулаком по лицу. Он остановился, только когда от головы чудовища осталась бесформенная масса. Задыхаясь, Кратос схватил труп за тощую шею и отбросил прочь, чтобы проклятая кровь монстра не смешалась с невинной кровью младенца.
— Помоги мне! — крикнула несчастная женщина Кратосу. — Внутри есть потайной ход, там безопасно. Если поможешь, святилище твое!
Увидев, какая участь постигла их сестру, гарпии решили, что женщина станет более легкой добычей, чем спартанский воин, и дружно направились к ней. Но отвращение к тем ужасам, которые творили чудовища, не позволило Кратосу остаться в стороне. Взмахнув клинками Хаоса, он бросился в атаку. Первым ударом лишил гарпию крыла, вторым отсек когтистую ногу, а двойным ударом наотмашь снес ей голову с покатых птичьих плеч.
— Беги, — велел он женщине. — Найди убежище.
Два раза повторять не пришлось. Афинянка пустилась наутек, но тут еще одна гарпия с криком устремилась к ней, как сокол к утке. Кратос подпрыгнул и запустил клинками в чудовище, но до него было слишком далеко. Вспоров грязными когтями женщине спину, гарпия резко махнула крыльями и выдрала хребет. Безжизненное тело рухнуло на землю.
Кратос пустился вдогонку, вскочил на опрокинутый ящик и в порыве безграничной ярости прыгнул вверх. Один клинок рассек твари лицо от рта до уха, второй, как сквозь масло, прошел сквозь ее грудную кость, обнажив нечеловеческое сердце. Черная кровь полилась на мостовую. Спартанец приземлился в кувырке, дернул за цепи, и клинки Хаоса со свистом вернулись в руки хозяина.
— Туда! Вон он! Убить его! Убить во имя Ареса!
К нему бросились около дюжины минотавров, за ними — шестеро циклопов и с полсотни мертвых легионеров. Позади них виднелось еще больше врагов. Они заполонили улицу, их было столько, что спартанцу нипочем бы не удалось пробиться. Похоже, его миссию ждал скорый и кровавый провал.
Кратос достал клинки. Он спартанец. И пусть шансов победить не осталось, это не означает, что пришло время сдаться.
Глава десятая
Афина не отрываясь смотрела в волшебную чашу у подножия трона Зевса. В ней то и дело пробегала рябь от гулявших по Олимпу ветров. Одним движением богиня успокоила воду, которая стала теперь прозрачнее неба, и наклонилась, чтобы лучше разглядеть, как Кратос высвобождает взгляд Медузы.
— Твой смертный сражается достойно.
Афина подняла голову. На троне снова восседал ее отец и, подавшись вперед, тоже сосредоточенно вглядывался в чашу. В голосе Зевса слышалось удовлетворение или Афине это показалось? Даже ей не удавалось ничего прочесть по лицу владыки Олимпа, но она решила все же попытаться.
— Я не заметила, отец, что ты следишь за битвой, — сказала она, отойдя немного в сторону, чтобы одновременно видеть чашу и наблюдать за выражением его лица.
— Кровопролитие чрезвычайно занимательно, — ответил Зевс. — Уже давно у нас не было такого прекрасного и бессмысленного смертоубийства.
— В мой любимый город его принес Арес, — сказала Афина прерывающимся голосом. — И своей жестокостью Кратос обязан тоже Аресу. Он — произведение моего брата.
— А может, и более того, — пробормотал владыка Олимпа. — Знаешь, разорение Афин начинает обретать поэтические формы. Почему бы тебе не попросить Аполлона, пусть сочинит в честь такого события, например, оду. Необязательно что-нибудь столь же сложное, как поэма Гомера о Трое, — в конце концов, Троя противостояла всей Греции десять лет. А Афины пали, не прошло и десяти дней. Однако многие из твоих воинов погибли геройской смертью. А тут еще этот спартанец. — И верховный бог указал на волшебную чашу, которая сейчас отражала схватку Кратоса со стаей гарпий. — Его яростный путь мщения. Ничтожный человечишка бросает вызов богу войны? Какая прелесть, честное слово. Лучше бы и я сам не придумал.
— Высокая похвала, мой господин, возможно, самая высокая из всех, что мне доводилось получать.
Афину заставили задуматься его слова. Зевс встал во главе Олимпа не в последнюю очередь благодаря своим стратегическим способностям. И теперь ей хотелось понять, откуда у отца такой интерес к происходящему и не вынашивает ли он собственные планы.
Но как бы там ни было, Кратос играл ключевую роль.
— Отец, мне отрадно видеть, что ты так внимательно следишь за сражением. Будет ли дерзостью спросить, в чем причина?
— Моя дорогая дочь, ты здесь ни при чем. Мне нравится наблюдать, как твой смертный противостоит ужасным Аресовым ордам, этим подонкам Аида. То, что Кратос до сих пор жив, делает эту историю более интересной, нежели казалось некоторым богам.
— Ты благоволишь Кратосу?
Зевс задумался, поглаживая пальцами облака своей бороды. Напрасно Афина старалась угадать его мысли по выражению глаз. Когда Громовержец медленно заговорил, видимо тщательно подбирая слова, она затаила дыхание.
— Мой сын выказывает все большее неуважение, и это меня огорчает. Он убивает твоих почитателей в Афинах, чего, впрочем, следовало ожидать.
Афина принялась было объяснять, что Арес отбирает почитателей и у самого Зевса, разрушая его храмы и уничтожая жертвенники, но осеклась, видя, что отец уже понял это.
— Гордыня Ареса растет с каждой победой. Если Кратос способен расстроить его планы, делай все возможное, чтобы помочь своему смертному.
— Но так моего брата не остановить, — возразила Афина и тут же пожалела о своих словах, чувствуя, что страсть помешала ее истинным намерениям. — Я бы предпочла действовать не столь явно. Каждый олимпиец знает, что я поддерживаю доблестных воинов, столкнувшихся с непреодолимыми трудностями. Но они редко побеждают — вспомним бедного старика Леонида при Фермопилах, его в конце концов предали… А вот если фортуна уже на их стороне… Что ж, даже владыка Олимпа знает, как чествовать героя.
