Благословенны ночи Нергала - Влада Ольховская
Когда она выбралась из дома Глашатая Теней, дрожащая, вмиг ослабшая, на другой части площади уже появилась колдунья. Лорену она то ли не видела, то ли не хотела обращать внимание. Правительница говорила со своим народом.
– Вы видите? Видите то, о чем я столько раз предупреждала вас? Вот истинное лицо горных воров! Вот что они называют войной – бойню молодых. Они прилетают на наши земли, выжигают наши поля, похищают нашу еду. Но и этого им показалось мало! Они убили наших молодых.
Лорене хотелось спорить с ней, крикнуть, что Обретенные горы тут ни при чем. Громко крикнуть, так, чтобы все в поселении услышали.
А она не могла. Она подозревала, что это будет ложью.
– На сей раз они прилетели очень далеко, – продолжила колдунья. – Туда, где наши молодые собирали урожай с полей, чтобы в часы проклятого тумана накормить всех нас. Воры прежде не добирались в такие дали, и рядом не было ни одного Глашатая, готового дать отпор. Но мы вырастили достойных детей! Даже в момент подлого нападения они не сдались, нет. Они всеми силами пытались сохранить урожай, увезти к нам, задержать горных воров, да будут их души навеки прокляты! Они не смогли – но они пали героями, и теперь их ждет вечная милость Брерис.
Вот теперь Лорена понимала… даже если не хотела понимать.
В колонии наметился дефицит продовольствия, это не стало новостью. Уже та миссия, во время которой попалась Лорена, была отчаянным шагом. Они с Алессио прикрывали сборщиков, которые пытались унести плоды из джунглей – плоды, которые дикари по праву считали своими. Такое случалось нередко, и вмешался Глашатай Теней. Из-за него колонисты остались ни с чем.
А этот вариант недопустим – люди не должны голодать. Получается, Генерал назначил новую миссию… К дальним полям, туда, где не ждут, чтобы наверняка.
На такое расстояние очень редко отправляли офицеров, чаще всего – дронов. В колонии знали, что на полях дикарей всегда кто-нибудь работает, и готовились к сопротивлению. Люди еще могли дать слабину, роботы – нет. Они выполнили порученную им миссию: добыли продовольствие, ликвидировали всех, кто пытался им помешать.
Даже если это были всего лишь дети с примитивными инструментами. Роботам все равно. Если на них кто-то кидается, они стреляют, бьют и жгут. У этих малолеток не было ни шанса, и теперь они лежали здесь, искалеченные, изогнутые последней агонией. Они не выглядели как те, кто рад нырнуть в объятия обожаемой богини. Скорее, они смотрелись людьми, которым очень не хотелось умирать …
Первые слезы пеленой застелили глаза, сделали мир горячим и мутным. Колдунья еще вещала что-то, объединяя толпу, но Лорена уже не слушала. Она искала оправдания. В Обретенных горах ведь не знали, что на полях работают дети… Что это за чудовищный обычай? Только дикари пойдут на такое. Цивилизованные люди предполагали, что роботов встретят взрослые, способные принять самостоятельное решение.
Самостоятельное решение умереть… Но их не жалко, они фанатики, всегда так было. И зачем же жалеть детей? Из них выросли бы точно такие же фанатики. Раньше убить их – меньше проблем.
Но эти мысли не помогали, они делали только хуже. Будто осколками стекла изнутри резали, снова и снова напоминая Лорене, что она тоже виновата. Тонкие обожженные ручки. Ее доспех вполне мог сделать такое. На лицах, совсем детских, засохли пятна крови. Глаза остались распахнутыми, помутнели. Так нельзя… Так было нужно…
Внутри бушевал ураган, с которым Лорена никак не могла справиться. Вроде как и нелепо было ожидать чего-то иного от вечной войны. Разве дети Обретенных гор не погибали? Тоже ведь бывало! Но по одному, случайно, и никогда – вот так.
Она не могла доказать себе, что дети дикарей – это и не дети по-настоящему. Она жила рядом с ними и наблюдала за ними достаточно долго, чтобы понять: разницы нет. Вряд ли сегодня в полях они умерли за Брерис. Они умерли, потому что на них напали, они не успели убежать – или хотели сохранить урожай для своих близких.
Слезы текли по щекам. Офицер не должен плакать, но напоминание об этом не работало сейчас. Лорена не жалела бы солдат, точно так же лежащих на земле. Она сама была солдатом – и она готова была принять смерть. Но изуродованные дети въедались ей в память, как отравляющий сок патисуми, и Лорена чувствовала: они уже никогда ее не отпустят.
Она знала, что многие дикари сейчас смотрят на нее, осуждают. Ей было плевать. Никто из них не сказал бы ей ничего такого, что она уже не думала о себе сама. Лорене даже хотелось, чтобы они напали на нее, закидали камнями, может, даже убили. Чтобы ей пришлось ответить за преступление, которого она не совершала, и через это избавиться от вины, которая все равно была на ней.
Однако сегодня дикари проявили неожиданный, не нужный ей ум. Они словно знали, что удары станут для Лорены облегчением куда более страшной боли. Они ее не трогали. Но их немые взгляды и их отчаянные слезы были куда хуже камней.
Она вернулась к дому, шатаясь, как пьяная. Мир оставался где-то за пеленой слез, и Лорена тоже пряталась за ними. Слезы превращали людей в бесформенные разноцветные пятна.
Слуг в доме почему-то не было. Лорена не знала, куда они делись, да и не хотела знать. У нее осталось лишь одно желание: добраться до выделенной ей комнаты, спрятаться под одеяло, зажмуриться. Ждать, пока сон подарит ей хоть какой-то покой, и надеяться, что образы кровавых детей не вернутся через этот сон.
Но до спальни она так и не дошла. Перед ней будто само собой возникло темное пятно, а в следующую секунду Лорена почувствовала, как ее одним сильным ударом по лицу отбрасывают к стене.
Она не удержалась на ногах, повалилась на пол. Голова гудела, рассеченная губа пульсировала болью. Слезы слетели с ресниц, к миру вернулась четкость. Вот тогда Лорена и увидела, что к ней неспешно подходит Глашатай Теней.
Она не двинулась, не пыталась сопротивляться. Не находила за собой такого права – да и не могла, слишком сильным был удар. А Глашатай не стал ждать, пока она придет в себя, он поднял ее, перехватил за шею, так, что ноги девушки оторвались от пола.
Он снова был без маски, но от этого стало только хуже. Даже искусственный оскал звериного лика не напугал бы Лорену так, как его лицо. На этот раз он не был каменным изваянием, холодным и
