Игра Бродяг - Литтмегалина
Ее тревожили смех и грубые голоса их мучителей. Что их так забавляло, о чем они там тарабанили? Наёмница ненавидела тех, чей язык не могла понять. Ее сразу охватывало ощущение опасности. Почти всегда это чувство оказывалось верным. В остальных случаях она убивала раньше, чем ей удавалось проверить. Впрочем, в мире, где ни от кого нельзя ждать добра, можно позволить себе быть неразборчивой.
Внезапно они умолкли, одновременно, сразу, бросая на пленников глумливые взгляды, и Наёмница осознала, что ей страшно. За прошедшую ночь и этот истекший лишь наполовину день, завершение которого ей не суждено увидеть, она удивлялась едва ли не чаще, чем за последние десять лет ее жизни. Она удивлялась сейчас.
Наёмница достаточно повоевала, чтобы заслужить свое снисходительно-безразличное отношение к жизни, на котором удерживались рассыпающиеся крупицы ее гордости. Она испытала столько ужасного, прежде чем достичь своего бесстрашия… И все равно сейчас ей было страшно! Почему она, столь умелая в претерпевании боли (и в причинении ее другим), вроде бы давно ко всему привыкшая, именно в этот день, в эту минуту, ощутила, что не способна принять ни капли боли свыше той, что ей уже пришлось проглотить? «Я не хочу страдать! — мысленно закричала Наёмница. — Я не хочу, я не могу умереть!» Она попятилась, и натяжение веревки отозвалось в ее запястьях болью.
Наёмница вгляделась в лица других пленников и не увидела в их глазах и тени подобных терзаний, а лишь тоскливое ожидание смерти. О чем уж там думал этот безумный монашек (Вогт — какое дурацкое имя), она и вообразить не могла. Прикрыв глаза от солнца, он смотрел в небо сквозь горящие золотом ресницы и безмятежно улыбался одними губами, не показывая зубов. На его серых от пыли щеках белели оставленные пальцами полосы. «Ну вот он, например, — подумала Наёмница. — Он придурок и ненормальный, но зачем ему умирать? Он не заслужил всего этого ужаса. Он абсолютно, совершенно ни при чем!»
Голоса конвоиров раздавались все ближе и ближе. Наёмница пусто посмотрела в пронизанное солнечными лучами небо, не ожидая от него ни ответов, ни поддержки, а затем перевела взгляд на своих потенциальных убийц, сминающих лапищами молодую траву. Они таскали большие охапки хвороста, сбрасывая их в самую широкую из ям. Затем один из конвоиров отошел к стоянке и вернулся с горящим факелом.
— Эй! — произнесла Наёмница почти беззвучно, обращаясь к Вогту. — Эй, придурок, они собираются бросить нас в эту яму, они собираются сжечь нас!
Он все жмурился на небо. Будто больше ничего и не интересовало его, кроме неба. Его светло-серые глаза были очень ясными.
— Небо такое синее, — сказал он. — Как драгоценный камень. Это здорово. Тебе нравится?
— Какое небо!? — взбесилась Наёмница. — Нас убивают, что мне до неба, что мне до всего?!
— Да, но небо сегодня очень красивое, — возразил Вогт. — Потрясающе насыщенный цвет. Аквамарин. Тихо! — прервался он. — Ты слышишь?
Наёмница прислушалась, утопая в отчаянье. Паника заставила ее подмышки взмокнуть.
— Нет, — она горестно мотнула головой. — Ничего. Я не хочу умирать!
— Мы не умрем, — невозмутимо успокоил ее Вогт. — Это стук копыт. Всадники.
Судя по его самоуверенной физиономии, он не сомневался, что они спасены. Однако, кто бы ни были эти всадники, Наёмница точно знала — они не были спасителями.
Первая стрела воткнулась в дерево неподалеку. Наёмница узнала стрелу сразу, стоило ей взглянуть на яркий хищный хвост. Ее глаза расширились.
— Вот же (…)! — выругалась она шепотом. — Это кочевники!
Кочевники славились тем, что никого не оставляли в живых — разве что пару полевых мышей, если те умудрились не попасть под копыта. Рассчитывать на помощь кочевников было все равно что спасаться от потопа в пожаре. Вогт радостно улыбнулся, демонстрируя блаженную неосведомленность.
Следующая стрела поразила одного из пленных. Он упал, потянув за собой шеренгу. Раздались крики. Пленники рвались в разные стороны, но, связанные одной веревкой, лишь мешали друг другу. Их недавние агрессоры, теперь сами атакованные, наспех седлали лошадей, побросав пожитки и непогашенные костры.
Несмотря на постоянные рывки, Наёмнице еще как-то удавалось удерживаться в вертикальном положении. Она примерилась к узлу зубами — вдруг удастся подцепить и ослабить? Нет, никакой надежды — слишком затянут. Вогт, уже не улыбающийся, но до сих пор хранящий самый безмятежный вид, вдруг дернул за веревку, и Наёмница таки рухнула на колени, боднув монашка лбом в грудь. В следующий момент стрела просвистела там, где только что была ее голова.
В сознании Наёмницы наступили сумерки, и в этом помутнении она смотрела на Вогта глазами, поблескивающими от слез.
— Как нам спастись? — спросила она, в минуту полной неразберихи отчего-то уверенная, что он знает ответ на этот вопрос.
— Совсем скоро, — пообещал он. — Быть может, сейчас.
Он помог ей подняться.
Стрела вонзилась в плечо пленника позади. Тот вскрикнул, но устоял. Следующая стрела скользнула возле лица Вогта, чиркнув оперением ему по носу. Третья стрела метнулась между раненым и Вогтом. Первые всадники, в одеждах таких же ярких и хищных, как оперение их стрел, промчались мимо, не задев пленников. Последующие врезались в шеренгу, подминая ее под себя. Теперь все пленники оказались на земле. Конские копыта ломали и давили. Крики наполнили воздух.
И только Наёмница и Вогт остались на ногах.
— Бежим! — крикнул он и тут же рванул куда-то в сторону, натянув веревку между ними. С остальными пленниками их теперь ничего не связывало.
Наёмница побежала, спотыкаясь о траву и едва не падая. Ее сердце оглушительно билось. Прочь от врагов, прочь от смерти. Только бы никто не заметил их, не выстрелил в спину…
Обессилев, они рухнули в заросшую травой ямку и сжались, будто кролики. Бежать они уже не могли. Вогт дышал с хрипом. Лошадь с ярким всадником перемахнула ямку прямо над их головами. И еще… Одно конское брюхо сменялось другим.
— Не смотри, — сказал Вогт и обвил Наёмницу кольцом связанных рук, прижимая к себе. Она уткнулась лицом в его мягкую грудь
