Эобара - Владимир Орестов
– Потихоньку. С работы иду.
– Настроение? – продолжил допрос друг.
– Нормальное, – слукавил Леонид.
– Больше никаких пьяных звонков в три часа ночи?
– Нет, с этим покончено, – ответ прозвучал не так чтобы убедительно.
Сашка задумчиво хмыкнул в трубку:
– А что же тогда у тебя звенит при ходьбе? Пиво?
– Пиво, – признался сдавшийся Леонид.
На том конце провода вздохнули и также кратко сообщили:
– Жди меня, через час приеду. Домой только заскочу и сразу к тебе.
Леонид покосился на пакет с бутылками и уточнил:
– У меня три пива. На тебя взять или мы будем что-нибудь покрепче?
– Я завтра на холецистэктомию первым ассистентом иду! – в голосе Сашки зазвучала не особо скрытая гордость. – Нельзя мне ничего покрепче… сегодня. Ладно жди, я скоро буду!
Раздались гудки.
На несколько минут Леонид остановился перед пыльной витриной вечно закрытого магазина канцтоваров – ещё одной жертвы всемирной энтропии.
Человек в отражении смотрелся мрачно, а растрёпанные волосы (Надя всегда негодовала по этому поводу…) придавали ему вид дикий и капельку нелепый. Вытянутое породистое лицо («Мне кажется, ты – тайный граф» – опять Надя, но в начале отношений) немного портил мясистый семитский нос, прибывший откуда-то из-за черты оседлости.
Леонид подмигнул отражению и показал тому большой палец: «Держись, мужик, прорвёмся!». Отражение ответило ему тем же, а затем поправило высокий ворот свитера.
С этого ворота всё и началось. Точнее, не началось, а закончилось. Собственно, и не с ворота, а с того, что скрывалось под ним.
Вторник, четвертое октября
2. – Ты знаешь, что когда ты нервничаешь, ты всегда хватаешь себя за шею? – раздражённо спросила Надя, бу́хая в сушилку вымытые тарелки.
Леонид пожал плечами и что-то невразумительное промычал.
– Как бы ты не изворачивался, тебя оно всё равно беспокоит, хоть ты этого не признаёшь!
Леонид почувствовал, как температура на кухне поднялась на несколько градусов, опять хмыкнул что-то и всё же не удержался от того, чтобы дотронуться до шеи, точнее до практически чёрного рубца странной, неправильной формы, начинавшегося чуть ниже кадыка и уходящего вниз, на грудину.
Словно кто-то положил ему на шею три испачканные в угле пальца и с силой надавил.
На самом деле, разумеется, это был рубец от масла.
Кипящего масла.
Брызнувшего с упавшей сковородки.
Упавшей сковородки, которая никогда не падала.
Продолжай так думать. Непременно! – он непроизвольно сжал зубы, не давая запуститься в голове бесконечной песенке: «Падала – не падала, падала – не падала…»
– Тебя так сильно он раздражает? – уточнил Леонид, при этом зная наперёд – что он услышит «нет», и что, конечно же, это «нет» означает «да».
Рубец на шее жениха безумно бесил Надю, как бы она не пыталась скрыть это.
Леонид часто удивлялся, что вообще заставило девушку, повесившую на дверь комнаты график смены постельного белья и использующей для протирки разных поверхностей на кухне три (три! три, Карл!) разных тряпочки (каждая на своём крючке, разумеется) прожить с ним почти 2 года.
Волосы дыбом, рубашка вечно торчит из-под брюк (спасибо за то, что на работе надо ходить в хирургическом костюме), и тут ещё уродливое пятно на шее – в покере это бы назвали роял флешем. По мнению Леонида, эта комбинация никак не могла «биться» престижной (ха-ха-ха!) работой, личным обаянием и хорошими (теперь уже в голос: ха!) профессиональными перспективами.
Возможно, если бы ожог был в форме квадрата и располагался ровно по срединной линии, Надя не имела бы ничего против него! – мелькнула мысль.
Бух! – тяжёлая суповая тарелка вошла в сушилку с ускорением, достойным Формулы-1.
– Меня НЕ раздражает твой ожог, – как Леонид и ожидал, Надя начала отрицать очевидное. – Я просто беспокоюсь о твоём здоровье. Такой шрам…
– Рубец, – поправил Леонид девушку, заставив ещё одну тарелку громыхнуть об сушилку.
– Рубец, – сердито повторила Надя. – Он может превратиться во что-то плохое…
Не может, – про себя ответил Леонид, – и ты прекрасно об этом знаешь. Он специально, по просьбе Нади, ездил полгода назад в Песочный. Старенький дерматоонколог долго смотрел на рубец, скрёб его, щупал и в итоге даже срезал кусочек для биопсии. Исследование показало отрицательный результат:
– Лет через тридцать начинай за ним поглядывать, – выдал свой вердикт профессор. – Шрам, как шрам. Цвет только не совсем обычный… не занимайся ерундой, коллега!
Леонид вернулся домой с облегчением и кипой бесполезных бумаг, но, как он и опасался, мнение онколога ничего не изменило.
Надя хотела жениха без застёгнутых на все пуговицы рубашек и свитеров с высоким горлом, без некрасивого пятна на шее. Ещё, разумеется, желательно, без вихров на голове и выносящего ежедневно мусор, но, это, как предполагал Леонид, должны были быть следующие части Марлезонского балета, который, как известно, состоял из шестнадцати актов.
– …почему ты никогда меня не слушаешь и не делаешь, то, что я тебе советую?! – Леонид вынырнул из своих мыслей, но было уже поздно. Температура на кухне поднялась до критической отметки, а несчастливая миска, бывшая в руках девушки, грохнулась на пол, разлетевшись множеством осколков.
И понеслось. От нежелания Леонида делать пластику, чтобы убрать «уродское пятно», разговор незаметно перешёл на его работу, на не начатую кандидатскую, на не вынесенный мусор, и отвалившуюся в ванной плитку…
Где-то в этом месте обычно Надя иссекала, в появившуюся паузу Леонид кое-как вставлял несколько извинений, сам зачастую не понимая зачем: вероятно, просто чтобы понизить уровень звукового воздействия на уши, после чего они мирились, и жизнь продолжала идти своим ходом.
Но в этот раз Надя никак не могла завершить свой список накопившихся претензий и обид. Леонид сидел, смотрел на отколовшийся кусок плитки над раковиной, даже уже не слушая девушку, и молчал. Ни извиняться, ни тем более, спорить, не хотелось. Надоело. Вдобавок, разговор с Сашкой несколько часов назад по поводу свадьбы…
Под ногами захлюпало – струя из крана, попав на перевёрнутую ложку в мойке, устроила локальный потоп, который, в общем-то, соответствовал внутреннему состоянию Леонида: он уже почти год ощущал себя пассажиром тонущего судна. Собственно, и предложение руки и сердца было лишь жестом отчаяния в попытках залатать прогнившее днище корабля.
«…А вдруг в порту не найдётся корабля получше? А если это не течь, а просто дождь в трюм накапал? А может, на самом деле надо…»
Да пошло оно… – Леонид встал со стула, перекрыл взбесившийся кран, посмотрел Наде в разъярённые глаза и в нескольких не слишком длинных фразах изложил всё то, что уже так давно хотел сказать.
Через три часа Леонид, сидя за компьютером в непривычно пустой и неуютной комнате (Как половина
