Питер Нейл - Суд Эрлика
И он почти ощутил действительную боль, когда в плечо северянина внезапно впилась прилетевшая из гущи битвы стрела. Сдавленно охнув, эмир обратился к кому-то из своей свиты, краем глаза пытаясь уследить за отчаянно отбивавшимся воином, в ожидании, что тот вот-вот рухнет от потери крови.
— Этому человеку нужно помочь. Взгляни, как храбро он бьется. Он один положил едва ли не половину отряда козгаров!
Но киммерийцу словно бы и не требовалась их помощь. Несмотря на рану, он продолжал сражаться, круша все направо и налево и уверенно пробираясь к закрытой повозке, вокруг которой сопротивление похитителей было особенно яростным.
Подобно вихрю, он ворвался наконец в ощетинившееся саблями кольцо врагов. Воодушевленные его примером, туранцы и эссаирцы с воинственными воплями навалились на козгаров. Кровь хлестала во все стороны из отрубленных конечностей. Выли и хрипели умирающие, звенела сталь, и свистели в воздухе стрелы… Эмир, наблюдавший с вершины холма за беспощадным побоищем, не мог заставить себя отвести глаза.
Но вот уже киммериец пробился сквозь кольцо козгаров к самой повозке, окошки которой были наглухо задернуты занавесками. Рывком распахнув дверцу, он заглянул внутрь. Со спины на него тут же напали двое похитителей, и эмир невольно закричал:
— Берегись! — Как если бы этот крик мог долететь до северянина и чем-то помочь отважному воину…
Но тот и не нуждался в предупреждениях. Стремительно развернувшись, он наискось размашисто полоснул мечом, — и оба его противника рухнули, обливаясь кровью. На помощь киммерийцу уже спешили другие бойцы из его отряда… Когда он, наконец, вынырнул из повозки, взвалив на мощное плечо пленницу, замотанную в шелковые покрывала, — туранцы уже расчистили для него дорогу. Сжимая в свободной руке огромный меч, киммериец поспешил вытащить принцессу из гущи схватки.
— Скорее! — Эмир во весь опор бросил лошадь по склону холма. Свита последовала за ним. — Мы должны помочь ему!
Передав похищенную принцессу на руки благодарному супругу, киммериец, несмотря на кровь, обильно пятнавшую его доспехи, без единого слова развернулся, готовый вновь окунуться в кипящий котел битвы, — но это уже не требовалось.
Шум боя постепенно стихал. Эссаирцы и гвардейцы Илдиза приканчивали последних козгаров, отчаянно пытавшихся сопротивляться. Очень скоро в долине не осталось в живых никого из похитителей. Тучи воронья и стервятников поднялись в воздух, привлеченные теплым пряным запахом крови.
Соединенный отряд медленно двинулся прочь. Лишь полтора десятка эссаирцев, по приказу эмира, задержались на месте сражения, дабы предать своих погибших земле. О козгарах, разумеется, никто не собирался проявлять подобной заботы…
Некоторое время туранским гвардейцам и отряду эмира было еще по пути, но вот наконец настал миг, когда дороги их должны были разойтись: дорога эссаирцев лежала на запад, к границе с Хорайей, где простирались владения эмира; туранцы же возвращались в Аграпур.
Сердечным было прощание пожилого правителя с сотником Амалем.
— Теперь мне будет чем порадовать владыку! — радовался молодой полководец. — Проклятые козгары долго не решатся тревожить наши границы… Жаль лишь, что потери оказались так велики. Я потерял немало хороших бойцов, а путь до Аграпура еще не близкий. Боюсь, в дороге от ран умрет немало славных парней…
Эмир взволнованно окинул взглядом поредевший отряд Амаля. Ему вспомнился гигант-киммериец, так отважно сражавшийся за спасение его супруги, но Дауд был настолько счастлив, что принцесса вернулась к нему целой и невредимой, что на время даже позабыл о ее спасителе… А ведь киммериец был ранен! Что если и его жизни угрожает опасность? Он никогда не простит себе подобного небрежения…
— До Эссаира осталось менее дня пути, — обратился он к туранскому сотнику. — Отправь всех раненых со мной, Амаль. Мои лекари позаботятся о них. А потом твои парни вернутся и продолжат службу. Это самое меньшее, что я могу сделать для тебя в благодарность за вашу помощь…
Туранец согласно кивнул. Самому просить за своих парней ему бы не позволила гордость, но от подобного предложения он никак не мог отказаться.
— Когда я прибуду в Аграпур, то доложу, что им предоставлен отпуск по болезни, — заявил он. — Они смогут вернуться, как только встанут на ноги… И даже их жалованье за это время сохранится в неприкосновенности.
Он тут же развернулся, чтобы дать своим людям необходимые указания.
Вскоре два отряда разошлись в разные стороны. Кавалькада эмира Дауда двигалась теперь совсем медленно, ибо продвижение всадников сдерживали два с лишним десятка раненых воинов, большинство из которых с трудом держались в седле, а то и вовсе двигались на носилках, закрепленных меж двух едущих бок о бок лошадей.
Лишь гигант-северянин, — к тому времени эмир Дауд уже узнал, что его имя Конан, — сперва отказывался последовать вместе с остальными ранеными, ссылаясь на то, что вполне способен продолжить путь до Аграпура. Но сотник, лично осмотрев воспалившуюся рану, покачал головой.
— Ни к чему геройствовать, мой друг. Нам в пути не будет угрожать никакая опасность, и твой крепкий меч не понадобится для защиты от козгаров. Но вот для тебя лишние пять дней пути могут стать роковыми. Все свои целебные травы наш лекарь успел израсходовать и теперь ничем не сможет помочь тебе, а во дворце Дауда вас ждут опытные целители… Мы будем рады видеть тебя вновь в Аграпуре, когда ты оправишься от ранения.
Заметив, что северянин по-прежнему колеблется, ибо, похоже, душе этого прирожденного воителя нестерпимо было выказывать слабость даже в самых малых ее проявлениях, — эмир Дауд добавил:
— Не думай, что тебе предлагают отдых, словно какому-то старцу, утомленному от сражений! Я имею на тебя особые виды, воин. Я видел, как ты владеешь мечом: моим стражникам есть чему у тебя поучиться. И кроме того, я волнуюсь за безопасность моей возлюбленной супруги. Мне нужны новые люди, чтобы усилить ее охрану… К тому же, свежий взгляд может приметить бреши в обороне, которые ускользнули от нашего внимания.
Выслушав все это, Конан кивнул.
— Я поеду с тобой, эмир. И по правде сказать, буду рад отдохнуть от этой бесконечной степи, чтобы песок наконец перестал скрипеть на зубах… И выспаться в нормальной постели, а не на голой земле.
Со смехом они отправились в путь. Эмир уже предчувствовал, что в лице северянина обретет не только воина, — но и друга.
Однако правитель не заметил, каким странным взглядом проводила его юная красавица-жена этого гиганта-киммерийца, присоединившегося к их отряду. Во взоре черных очей, сверкнувших поверх тончайшей накидки, скрывавшей нижнюю часть лица, было нечто большее, чем просто благодарность за свое спасение… Огонь страсти горел в этих глазах, — но их задумчивый прищур выдавал некий тайный расчет.
