Избушка на костях - Ксения Власова
– Темнота изголодалась по тем, кто смело смотрит ей в глаза, – проговорил Кощей, растирая в кашицу желтый листок в пальцах. – В твоих жилах, свет души моей, бежит огонь, тебе подчиняется само пламя, а значит, ты несешь свет.
– Я не понимаю…
Он посмотрел на меня то ли с жалостью, то ли с сочувствием. В его зеленых, неестественно ярких глазах отразилась полная луна, застывшая на темном небе.
– Свет и тень – половинки одного целого. И нет ничего сильнее их желания стать едиными, хотя бы и в руках человека.
Кощей умолк и отрешенно, будто унесся мыслями вдаль, ухватился за оберег на груди. На деревянной фигурке, там, где ее касались перемазанные цветочной кашицей пальцы, проступили желтовато-зеленые пятна.
– Так тени хотят, чтобы я соединила их со светом?
– Они хотят, чтобы ты их видела и не бежала от них.
Одним хищным, неуловимым движением Кощей оказался позади меня. Одна его рука снова легла мне на талию, а другая – на локоть, который я хотела пустить в ход, чтобы разорвать неловкое объятие. Губы Кощея коснулись мочки уха, а от мягкого, ласкающего шею шепота едва не подогнулись колени. Я не знала, в чем его секрет, но признавала, что он разил обольщением, словно мечом. С таким оружием другого и не потребуется.
– Просто посмотри, милая, – проговорил он и, положив ладонь мне на щеку, заставил чуть повернуть голову. – Не отворачивайся, не закрывай глаза.
Судорожно сглотнув, я уставилась прямо перед собой – в сердцевину сплетенных в клубок теней. Те при виде моего интереса робко зашевелились, сплетаясь и расплетаясь между собой в замысловатые фигуры. Убедившись, что я, не шелохнувшись, стою на месте, тени устремились ко мне, будто штормовая волна к берегу. Защищаясь, я выставила вперед руку. С раскрытой ладони сорвалась струя зеленовато-оранжевого пламени. Тени с жадностью изголодавшегося по крови роя мошек облепили огонь, почти полностью закрыв его собой.
– Не беги, – проговорил Кощей, чуть сжимая мою талию, и настойчиво повторил: – Смотри!
В жутковатых хитросплетениях огня и теней стали рождаться картинки. Поначалу беспорядочные, непонятные, а затем с каждым мигом все более и более отчетливые. От одной из них сердце ухнуло куда-то в пятки, спина покрылась мурашками, будто кто-то плеснул ледяной воды за шиворот.
– Это я?
Голос сел, слова едва слышно сорвались с моих губ. Я во все глаза глядела на нарисованную темными красками себя. Сарафан, коса, онучи с лаптями – с колдовской дотошностью были переданы все детали. Не успела я привыкнуть к картинке, как она вдруг ожила: взмахнула рукой и улыбнулась. Я вздрогнула. В движении сходство улавливалось еще сильнее: поворот головы, нахмуренные брови… Я будто в зеркало на себя смотрела.
– Похоже, что ты, – согласился Кощей и с любопытством добавил: – Забавно… Что же будет даль…
Его мысль повисла незаконченной. Кощей затаил дыхание, оно больше не согревало своим касанием мою шею. Мы оба, замерев, с волнением наблюдали за нарисованной тенями девушкой. Она потянулась к бечевке на груди и коснулась чего-то, спрятанного под рубашкой. Я охнула. Ожившая картинка медленно и осторожно вытянула из-под сарафана куколку – точь-в-точь такую же, что сейчас скрывалась под моей ночной рубашкой. Я невольно дотронулась до своей – убедиться, что она на месте.
– Что они мне хотят сказать?
– Тише!
Огонь, облепленный тенями, зашипел. Картинка смазалась, слиплась в одно пятно, а затем, разлетевшись клочками, приняла новую форму. Теперь передо мной, покачиваясь в воздухе, зависла сплетенная из теней куколка, очень похожая на ту, что подарила мне матушка перед смертью.
Фигурка стала меньше. Ее подхватила чья-то темная рука. Миг, и куколка уже на шее нарисованной тенями девушки – на моей шее. Мое темное отражение устремилось вперед. Оно, размахивая руками, бежало куда-то, пока не споткнулось. Куколка слетела с шеи и, упав на землю, раскололась. Из нее повалил черный дым.
– Что это? – непонимающе спросила я. – Это грядущее или минувшее?
Голову затуманило предчувствием беды. Все нутро кричало о том, что сейчас случится что-то плохое – то, к чему я не готова. Зачем, зачем послушала Кощея и взглянула в темноту?
И все же, несмотря на сумятицу в мыслях, я не могла оторвать взора от разворачивающегося зрелища. Мысленно умоляла, чтобы все закончилось, но не знала, как это остановить. Тени трепетали, плясали, словно в предвкушении развязки истории. Огонь жадно шипел. Его искры, отзывающиеся на дрожь в моих пальцах, мелькали среди свистопляски теней.
В миг, когда казалось, что передо мной раскроется истина, Кощей резко развернул меня в объятиях и… притянул к себе еще ближе. Наши губы встретились, и я, желая отгородиться от картинки теней, прикрыла глаза. Меня обступила темнота, но не чуждая, не пугающая своими тайнами, а уютная, теплая темнота, пахнущая вишневой пастилой и сладкой черемухой.
Я упала в нее, как жарким летом падаешь в мягкую траву в тени густой кроны дерева. На пару мгновений полностью потерявшись, растворилась в этом ощущении облегчения и лишь затем осознала, что происходит.
Кощей целовал мягко, ласково, неторопливо и явно умело. Даже мне, еще ни разу не познавшей поцелуи, это было ясно. Умиротворение резко, как погода в капели, сменилось злостью.
Мой первый поцелуй украли! Я хранила его для Тима!
Я с силой оттолкнула Кощея, но он и не сопротивлялся. Легко разорвал наше объятие и отошел чуть в сторону, широко разведя руками.
– Прости, свет очей моих, хотел убедиться, что и правда не мил тебе.
Тяжело дыша, я глядела на него снизу вверх и яростно сжимала и разжимала кулаки. До смерти хотелось бросить в него какой-то колкостью, чтобы это сочувствующее выражение стекло с его красивого лица, как расколотое об лоб куриное яйцо. Но на ум, как назло, ничего не шло, поэтому, не говоря ни слова, я мрачно вытерла губы рукавом рубахи, порывисто развернулась и широкими шагами направилась к крыльцу. Забытое ведро так и осталось на дне колодца.
– Если все еще хочешь пить, в печи есть крынка с молоком! – донеслось мне в спину.
С ноги слетел лапоть, но я не стала останавливаться и подбирать его. Вместо этого рассерженной ранней птицей взлетела по ступенькам крыльца. Обхватила обеими руками череп, служащий ручкой двери, и все-таки обернулась.
– Спасибо, – сдержанно проговорила я, одарив Кощея хмурым взглядом. Он ответил мне теплой улыбкой, от которой, казалось, даже небо посветлело. – И за поцелуй благодарю, хотя о помощи я не просила. Сама бы справилась!
Улыбка Кощея потухла. Он подобрался, будто дикий кот при виде добычи, даже отлепился от колодца, который подпирал спиной.
– С чем справилась бы, золотце? – с легким раздражением спросил Кощей, сразу поняв, о чем я толкую. – Ты хоть знаешь, с чем бы пришлось иметь дело?
– Со всем, что бы тени мне ни поведали! – огрызнулась я.
Потянув за ручку, я нырнула в пахнущую прохладой лесных трав темноту спящей избушки. За спиной громко хлопнула дверь. Не оборачиваясь, я всем нутром ощущала на себе тяжелый, задумчивый взгляд Кощея.
Глава 10
Рассвета я ждала сильнее, чем мои сестрицы – святочных гаданий на суженого. За ночь всего пару раз удалось сомкнуть глаза. Стоило векам отяжелеть, как ко мне со всех углов устремлялись тени. Их когтистые руки заставляли меня судорожно размахивать свечой в плошке, отгоняя особо ретивых чудовищ. Иногда я вспоминала о даре, жарким пламенем вскипающем в жилах, но сколько ни щелкала пальцами, ни искорки не смогла разжечь. Будто сглазил меня Кощей у колодца!
Темное небо еще не прорезали первые алые нити утреннего солнышка, а откуда-то со двора уже донесся задорный крик петуха. Одна из теней, подобравшаяся ко мне особенно близко, испуганно дернулась и слетела с постели на потертые половицы. Второй петушиный вопль и вовсе заставил ее юркнуть под кровать и забиться там.
– Так-так-так, – с легким злорадством пробормотала я. – Значит, крика петушиного боишься, нечисть поганая?
Я уверенно толкнула ставни и свесилась из окна, высматривая громогласную птицу. Где-то вдалеке двора мелькнул яркий пышный хвост, и я сладко позвала:
– Петя-петушок, дам тебе пшена мешок!
Петух, важно прохаживающийся возле сарая, заинтересованно приподнял голову. Красный гребешок тяжело мотнулся из стороны в сторону.
– Подойди к окошку, дам тебе горошку, – жарко пообещала я и нетерпеливо добавила: – Ну же, Петя-петушок!
Птица неуверенно сделала шаг ко мне. Когтистая лапа с шорохом прошлась по мелким камешкам, видневшимся в траве, и замерла. В этот миг дверь сарая распахнулась, едва не сбив с ног петуха. Тот обиженно кудахнул, вспорхнул на дверь и, подняв лапу, застыл изящным, выкованным из тонкого железа птицевертом,
