Рус (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Само собой, Волго-Донского канала пока нет, как и Волгограда. Есть волок намного выше того места, где будет канал. Там в Волгу впадает справа короткая, километров десять длиной, речушка под названием Волок на тюркском языке, по которой поднимаются вверх на веслах пару километров, потом тянут суда на бечевах почти до истока и дальше волокут по суше километров двенадцать до реки Иловли, довольно длинного левого притока Дона. На берегах речушки, как и самой Волги, растут деревья, пусть и не так густо, как в лесной зоне. На месте Волгограда пусто, голая степь, но на острове, не помню, как он будет называться, есть большое поселение, защищенное валом высотой метров пять, который служит, скорее всего, для защита не от людей, а от разливов реки. Такие же деревеньки были и на других островах, которые попадались на нашем пути. Жили в них в основном рыбаки. В степях на обоих берегах Волги паслись стада баранов и коров и табуны лошадей. Мы здесь приставали к берегу только на ночь и никого не грабили, потому что это наверняка подданные хазарского кагана, как они называют своего правителя.

Хамлых, нынешняя столица Хазарского каганата, располагалась в начале дельты Волги на обоих ее берегах и острове между ними. Места эти я не знал от слова совсем, поэтому не могу даже предположить, в каком направлении, вверх или вниз по течению, и насколько далеко отсюда будет Астрахань. На правом, западном, берегу находилась крепость со стенами высотой метра четыре и семиметровыми башнями, сложенными из серых камней и красновато-коричневых,обожженных кирпичей, которые крошились без приложения каких-либо человеческих усилий. Говорили, что зимой внутри нее находится гарнизон из пяти-семи тысяч человек, точно мои собеседники не знали, но все утверждали, что гвардия состоит из выходцев из Хорезма, а летом раза в два-три меньше, потому что откочевывают в степь вместе с каганом. Сейчас он жил на острове в дворцовом комплексе, сложенном и огороженном стеной из таких же рассыпчатых кирпичей. Точнее, как мне сообщили по большому секрету – не знаю, шутили или нет – ему ставят юрту в одном из зданий комплекса, как почетному гостю, потому что у Хазарии два правителя: каганом назывался номинальный, кочевник с библейским именем Захария и по виду чистый иудей, а беком – реальный, иудей по имени Исаак Бен Ханука, похожий на кочевника больше, чем многие тюрки. Правда, видел я обоих издали, может, что-то и не доглядел. Рядом с дворцом располагались дома местной знати, деревянные или саманные, и шатры. Да-да, хазарская элита жила в этом плане скромно, потому что больше никому не разрешалось строить из кирпича. Видимо, этот крошащийся материал – маркер самого высокого социального статуса.

С левым, восточным, берегом остров соединялся наплавным мостом из больших лодок, соединенных вместе, по которым проложен настил из досок. К моему удивлению, по этому хлипкому на вид и покачивающемуся сооружению проезжали груженые арбы, запряженные волами. На этом берегу находились рынки, склады, бани, культовые сооружения и жили простолюдины и иноземные купцы, разбившись на районы по национальному или религиозному признаку. Само собой, и жилища были самые разные: юрты, деревянные дома, мазанки, землянки и полуземлянки, шалаши из тростника. Свобода вероисповедания в городе была полная. Сюда сбегались гонимые за веру со всей Ойкумены. Порой в нескольких десятках метрах друг от друга находились синагога, мечеть, церковь и языческое капище. Если возникали проблемы, их разрешали семеро судей: по два на иудеев, мусульман и христиан и один на всех язычников.

Викинги остановились на северной окраине Хамлыха в «языческом» районе, где обитали русы, славяне и представители разных племен с берегов Волги и Камы, которых я классифицировал, как финно-угров, потому что говорили на одном из немногих европейских языков, который я не знал. Впрочем, пока что славянами никто моих предков не называет, даже сами себя. Есть свободные словене и кривичи на севере и древляне и дреговичи на северо-западе и западе, есть подданные кагана северы, поляне, вятичи, родимичи, уличи в центре и на юго-востоке будущей Руси. Это те, кого я здесь встречал, но племен намного больше. Поскольку русы и славяне по большей части язычники, жили они рядом. Были еще язычники-кочевники, но их юрты находились вдали от реки. Хотя они и называли себя хазарами, ничем не отличались от гуннов, аваров, булгар и говорили на языке, похожем на те, что имели перечисленные ранее народы. У кочевников быт одинаков. Пришло в их края какое-то сильное племя, подчинились ему, стали составной частью. Приперлось другое – история повторилась. Нет захватчиков? Начали сами качать права и величать себя иначе.

Поселились мы в длинных германских домах, которые пустовали, потому что почти все купцы разъехались задолго до нашего прибытия, осталось всего несколько человек, надеявшихся, как я догадался, выгоднее продать товар ранней весной, когда сюда прибудут их арабские коллеги, и хозяева этих своеобразных постоялых дворов. Началась зима, которая здесь не холодная, но очень ветреная. Иногда задувало с моря или со степи так, что трудно идти. Даже викинги, привыкшие к суровым северным ветрам, старались в такие дни не покидать жилища. Всю пушнину и большую часть захваченных рабов продали сразу по прибытии, но десятка три девушек оставили, чтобы обслуживали воинов днем и ночью. Так и жили – большой шведской семьей. Целыми днями викинги маялись дурью, кто как умел: играли в тафл, рыбачили, ставя сети, ходили в степь не охоту, редко возвращаясь с добычей, бражничали, дрались не по злобе…

В отличие от соратников мне в Хамлыхе было не скучно. Я оказался очень востребован, как переводчик, потому что знал почти все языки, на которых общались аборигены и гости. Иногда бывали ситуации, когда набирали три или даже четыре переводчика, чтобы два человека могли порешать вопросы, потому что редко кто владел больше, чем одним иноземным языком. В итоге между двумя беседующими выстраивалась цепочка из четырех человек, в которой, был такой случай, первый переводил с иврита на тюркский, второй – с тюркского на славянский, третий со славянского на греческий, а последний – с греческого на латынь. Поскольку переводчики были те еще, срабатывал принцип испорченного телефона, и на выходе информация порой приобретала обратный смысл. Забавно было наблюдать, как один ругает другого, а тот улыбается, потому что уверен, что его хвалят. Я заменял всех четверых, благодаря чему неточности, как минимум, не множились. За это мне щедро платили, как деньгами, так и продуктами. Я даже подумывал, а не остаться ли здесь переводчиком? Буду жить тихо-смирно, не рисковать жизнью, не убивать людей. Останавливала мысль, что со скуки сдохну или от жары и комаров, которых здесь тьма-тьмущая, как мне в двадцатом веке жаловался курсант, бывавший здесь на практике на землесосе. Да и не помнил я историю Хазарии, кроме того, что будет разгромлена князем Святославом, после чего угаснет. Кто его знает, сколько раз ее захватывали до этого эпизода?! Как я здесь выяснил, раньше столицей был город Семендер, расположенный на побережье Каспийского моря на территории, как я понял, будущего Дагестана. Лет сто назад арабы захватили его и так нагнули хазар, что те даже согласились принять ислам, хотя потом и одумались. Чтобы такое не повторилось, столица была перенесена сюда. Не знаю, сколько километров от старой столицы до новой, но не думаю, что оно непреодолимо для конницы, которая составляет основу арабских армий.

32

Зато Рерику Священнику сидеть в городе вскоре надоело. Из последних сил он дотерпел до потепления, которое началось, как я понял, с февраля, после чего великий конунг начал искать, где бы применить свои силы, пограбить, чтобы было, чем торговать с купцами, которые приплывут с южного берега Каспийского моря, из Арабского халифата. Кто ищет на свою задницу приключения, тот всегда находит. Это на чужую найти трудно. В один прекрасный день меня позвали в тот дом, где жил наш предводитель. В гостях у него был хазарский чиновник-иудей по имени Иаир – толстый, носатый, губастый, с завитыми пейсами из русых волос, покрашенных, наверное, хной в ржаво-рыжий цвет, хотя брови и щетина оставались светлыми. Как догадываюсь, рыжий иудей – это еще куда ни шло, а вот быть блондином – это позор джунглям, полное выпадение из образа. Сопровождал его переводчик-словенин по имени Гарадимир – худой и верткой тип, который, казалось, хочет пролезть без мыла в задницу своего патрона, но никак не подберет удобный момент. Я как-то поймал этого переводчика на грубом непрофессионализме, после чего он при встрече стал радостно улыбаться мне и переходить на другую сторону улицы. Видимо, у Рерика Священника он тоже не вызывал доверия, поэтому меня и позвали.