Дмитрий Михайлов - Избавитель
— Слышь, тебя как кличут? — спросило оно, изнывая уже от тишины.
— Василием, — неохотно ответил Василий.
Как странно, в Аду он мечтал оказаться на Земле и, встретив кого-нибудь из живых, говорить с ним часами, и вот его мечта сбылась, но беседовать отчего-то совершенно не хотелось.
Имя священника почему-то развеселило Сульфата.
— Василием-масилием. Хы-ы-ы, — заскалилось оно. — Знаю, это в честь Василия Грозного. А я Сульфат.
— Сульфат? — удивленно переспросил Василий.
— Ага, — улыбнулось то, приняв удивление за восхищение. — Это в честь предка моего, кажется, деда или прадеда. Был один такой умный, натурально. Он еще в бутылке жил. С коньяка.
Сульфат расхохоталось своей шутке, которую, благодаря образованию, могло понять только оно. Миф о своём знаменитом предке был, конечно, почерпнут из курсов, правда, рассказы о Сократе и Диогене Синопском, жившем в бочке, перемешались сейчас в его голове с восточными легендами о джинне из лампы и выдали вот такой «коктейль Молотова» в бутылке «с коньяка». Вопрос, как мог человек поместиться в бутылке, его интересовал мало: на курсах, как ему казалось, определенно сказали: «Сульфат жил в бутылке», а, значит, жил! Баста! (Ну, что же, все мы иногда делаем ошибки). А вот то, что бутылка была с коньяка — это уже оно само только что придумало!
— Я ещё ребенка своего хотело так назвать, — продолжало Сульфат, — а потом назвал Жека. Кулёвенько, да, «Жека»?! Кажись, Жека! Пожди! Нет, Жека — это у Татьяны, а у меня кто? — Сульфат на минутку задумалось, а затем элегантно прихлопнуло себя по лбу ладошкой. — Ай! Гибралтар! Точно!
Оно подняло глаза к небу и значительно повторило имя, вслушиваясь в каждый слог:
— Гибралтар. Кулёвенько, да?
Но Василий, как ни странно, отнесся к имени на удивление равнодушно. «Раз путается в именах, то ребёнок не с ним, а раз дитя не с ним, значит он — отец», — логически заключил он (наконец-то представилась возможность определить пол собеседника!) и спросил:
— Он сейчас с матерью?
— С кем? — переспросило Сульфат.
— Матерью, ну… Женой Вашей… Любовницей, как у Вас это называется? Кто его рожал?
— С Петрусией что ли?
— Ну… Я не знаю…
— Мы с Петрусией шли мимо центра репа… Ретра… Ну там, где детей делают. Петрусия сказал: ко-че, давай зайдем — мы зашли, сдали, чо нужно и аще всё.
— Так Вы что, ребенка своего никогда не видели?
— Не, чо, я брало её с интерната один раз! Куда-то надо было с детьми ехать… Не помню… Давно было, аще. Я и с Петрусией-то больше не виделась.
«Теперь — лась» — отметил про себя Василий, но вслух произнес: «Понятно».
На трассе снова появился автомобиль. Василий махнул рукой и осторожно отодвинул Сульфата в сторону от проезжей части. Автомобиль снизил скорость, однако когда они поравнялись, из раздвинувшегося прозрачного купола навстречу уху Василия вылетел кулак и ударил священника с такой силой, что будь тот жив — непременно скатился бы с насыпи. Сейчас же вместо этого раздался глухой удар, как о камень, а из салона — пронзительный вопль и такой отборный мат, что просто уши сворачивались. Автомобиль снова набрал скорость и скрылся среди сосен.
— Здесь слишком опасно, — заметил Василий, почесав ударенное ухо и глядя вслед удалившейся машине. Ничего не говоря, он с неохотой подхватил Сульфата на руки и спустился с ним вниз. Сульфат не артачилось.
Спускаясь, Василий обратил внимание на еле заметный голубой луч, тянувшийся в стороне вдоль дороги высоко над землей. Луч походил на блестящий натянутый провод, но сияние его было очень тусклым и равномерным по всей длине. Где он начинался и где заканчивался — определить было невозможно.
Они пошли дальше под сенью сосен, преодолевая бесконечные бугры и ямки. Идти по неровной, мягкой от опавших иголок земле на высоких каблуках, как у Сульфата, было крайне неудобно. Гермафродит спотыкалось о ветки, разъезжалось на шишках, а противные иголки кололи пальцы ног через открытые носы его туфель. Прибавьте к этому комаров, холод и тишину, в которой они шли, и даже Вы согласитесь, что это — невыносимые испытания. Сульфат же впервые оказалось в подобной ситуации, и потому для него это были трудности особого порядка.
Поэтому Сульфат шло медленно, делая маленькие шажки, и в то же время без умолку рассказывало о своих многочисленных друзьях-подругах, а особенно о Манарелле, в которую оно влюбилось до беспамятства, так что если в ближайшее время не встретит её, то не сможет больше жить. Однако рассказчик быстро выбивалось из сил, и с каждой минутой в его голосе всё меньше звучало бодрости, всё медленнее текла речь, длиннее становились паузы.
Василий не замечал этого и даже не слушал Сульфата: его заинтересовал луч, но никаких толковых идей по поводу его природы в голову не приходило.
— Что это такое? — спросил Василий, обернувшись и указывая на это таинственное явление.
Сульфат опешило от неожиданного вопроса, который к тому же никак не согласовывался с тем, о чём оно только что говорило. Оно долго и с непониманием всматривалось в темное небо, а когда, не без помощи Василия, всё же заметило эту голубую линию, собралось было пожать плечами, но вовремя спохватилось, резко опустило их и задумчиво протянуло, выигрывая время для выдумки ответа:
— Ну-у-у-у. Это аще важная штука, они возле дорог всегда. Ко-че, не будет их — и не будет дорог, — наконец, нашлось оно.
— Как это не будет? — удивился священник и даже остановился.
— Вот так, аще не будет, — радостно произнесло Сульфат, довольное то ли тем, что дорога может исчезнуть, то ли тому, что, наконец, удалось поразить собеседника своей ловкой выдумкой. — Там впереди эти… Такие, — оно провело по воздуху сжатой в кольцо кистью, изображая вертикальную трубу. — Вот по ним это попадает в землю и появляется дорога.
Сульфат хотело еще что-то сказать, но, сделав шаг к Василию, оступилось и ойкнуло. Только сейчас, глядя на скособоченную фигуру гермафродита с перекошенным от боли лицом, Василий осознал, насколько тяжело даются его знакомому эти метры пути. А ведь они ещё не прошли и километра!
— Я напряг. Аще! — взвыло Сульфат и, поскуливая, принялось усиленно чесать и скоблить зубами свои ладони.
Казалось, что оно опять сходит с ума, и, дабы предотвратить это, Василий схватил его кисти, но, взглянув на ладони, выпустил их от удивления — раны на руках почти затянулись! Остались лишь небольшие темные пятна-коросты, которые кое-где уже отслаивались. Да и на носу следы от ссадин оттопырились наполовину, готовые вот-вот отстыковаться от своего родного места! Выглядело это, действительно, поразительно.
