Ярче, чем Жар-птица - Диана Анатольевна Будко
* * *
Ирис неуверенно шла по саду принца Туллия. Шелковый зеленый шарф, ловко обмотанный так, чтобы скрыть от глаз правителя декольте, оказавшееся при носке слишком глубоким и вовсе не отвечающим здешним правилам, все время спадал и приходилось на лету ловить его концы – верткие, как рыбки в холодном ручье. Повторяя про себя историю, которую предстояло поведать, волшебница сотню раз раскаялась и две сотни раз утвердилась в собственном выборе. Требовалась история политически нейтральная и совершенно безобидная. Найти такую нелегко: всегда можно незаметно нарисовать много ярко-красных параллельных черточек. После долгих колебаний решено было поведать сказку очень сентиментальную и печальную – раз принц Туллий тиран и самодур, то должен питать слабость к сахарным сюжетам, могущим убедить в красоте, трагичности и несправедливости окружающего мира.
На этот раз волшебницу провели по главной лестнице прямо в тронный зал и оставили одну. Пользуясь отсутствием принца Туллия, Ирис робко подошла к одной из стен, чтобы повнимательнее рассмотреть замысловатый рисунок. Все пространство зала было расписано в приглушенных тонах. Издалека виделся лишь волнообразный узор, прорисованный золотой краской, и вокруг него – много-много ярких вспышек, брызг от кисточек. Однако в каждом колечке скрывался свой сюжет: воины в разгар битвы в костюмах пятисотлетней давности, предлагающие товары продавцы, крестьяне на огородах, внимающие учителю дети, грот с волшебником и даже уличный воришка. Эти рисунки отражали не только историю, но и все население, его повседневные заботы и радости, как будто напоминая каждому правителю о том, что за пределами замка тоже существует жизнь, благодаря которой он и наделен своей властью.
– Этим фрескам около двухсот пятидесяти лет.
Девушка вздрогнула. Снова тихий строгий голос пронзил тело насквозь, как лунный свет.
– Извините, я залюбовалась. Обстановка в вашем замке очень необычная…
– Не спорю, мои предки не были лишены чувства прекрасного. – Принц Туллий подошел к Ирис и провел пальцами по стене, следуя линии вензеля. – Вам не кажется удивительным, что за все эти годы краски не побледнели? Потрогайте, не бойтесь.
Повинуясь, Ирис дрожащими пальцами коснулась изображения новобрачных, оставшихся в чаще. Краски своей мягкостью напоминали мелки, но совсем не осыпались и не пачкали пальцы, напротив, словно впечатались в холодную стену.
– Приятное чувство? – Он говорил, смущаясь, как будто речь шла о тайном пороке. – Я люблю смотреть на эти изображения и отгадывать, что скрывается за ними. Некоторые истории раскрываются легко, а какие-то никак не приходят на ум. – Незаметно интонации снова стали суровыми. – Надеюсь, благодаря вашим историям, Ирис, я откажусь от такого праздного времяпровождения.
Ирис прижалась к стене. Холод камня оказался неожиданно бодрящим, а близость окна давала надежду на внезапный побег в случае гнева принца.
– Пожалуй, – поправил он воротник камзола и сел на ближайшую скамью, – можете начинать.
Ирис с трудом оторвалась от стенки и встала перед ним. Он смотрел на нее с непонятным лукавством, от которого все слова в голове смешались в один клубок и не хотели становиться в ладный хоровод истории.
«Господи, словно я отвечаю ему какой-то урок».
– Сядьте напротив. Вы сказительница, а не министр.
Ирис как можно изящнее села на скамью, медленно расправила складки платья, убедилась, что шарф никуда не сполз, и торопливо, чтобы случайно не отвлечься на тревожные мысли, начала рассказ.
«Когда-то давно в лесу, где сосны доставали макушками до небес, кусты прогибались под тяжестью крупных сладких ягод, цветы устилали собой огромные поляны, целебных трав было вовсе не счесть, а нежный ветер беззаботно дул с моря, в гнезде, сплетенном из сосновых веток и украшенном можжевеловыми ягодами, жила-была Птица…»
«Птицелов зачарованно слушал ее, глядя на небо. Он чувствовал сердцем, о чем она поет, но не мог понять, что с каждой нотой все божественнее поет она о нем…»
«Птицелов не знал, что ему делать. Что именно забрало у него настоящую жизнь? Он отчаивался, терялся в догадках… Однако решение пришло очень скоро. “Я сошел с ума. Я не могу жить без пения этой птицы. Это невозможно…” В первый же весенний день он отправился на ее поиски, но не смог найти. Он искал ее каждый день, но она словно исчезла. Он вставал посреди леса и звал ее, просил прощения, а она не отзывалась. В отчаянье он начал хаотично расставлять силки, надеясь таким образом поймать ее. Но она избегала его ловушек, и он выпускал пойманных птиц на волю…»
«Они словно пытались удержать друг друга взглядом. Внезапно огромная волна накрыла Птицу. Птицелов не раздумывал: он бросился в воду и нырнул на самое дно. В последний момент, когда он уже не мог больше сдерживать дыхание, юноша все же увидел маленькое тельце и, прижав к себе, рванулся наверх. С трудом вдохнув воздух, он потерял сознание. Волны подхватили их тела и вынесли на берег. Очнувшись, Птица рассеянно оглянулась по сторонам. Рядом неподвижно лежал Птицелов. Она так испугалась, что ее возлюбленный захлебнулся, что даже не заметила удивительной перемены, произошедшей с ней. Юноша с трудом открыл глаза и приподнялся на локте…»
Все время, пока Ирис рассказывала, принц Туллий слушал ее, прикрыв глаза, и теперь, когда голос стих, растерянно озирался, словно только что приехал издалека.
Волшебница молчала, страх, который с такой легкостью покинул ее, когда она увлеклась рассказом, снова вернулся. Перед ней был не усыпленный романтичной легендой мужчина и не эксцентричный правитель, а беззащитный слепой юноша, блуждающий среди густых лесных трав. Вдруг принц Туллий поймет, что она почувствовала его слабость? Этого он точно не простит.
– Как и в жизни… Очень талантливо. – Принц Туллий поднялся со скамьи и вздохнул. – Теперь всю неделю буду гадать, о чем следующий рассказ…
Ирис медленно спустилась по главной лестнице. Она смотрела прямо перед собой, высоко подняв голову, и совсем не обращала внимания на пытливые взгляды придворных. Шарф сполз с плеч и груди, его концы волочились по полу, как опавшие лепестки за метлой. Ей не хотелось разговаривать ни с кем из этих любопытных людей, скорее всего, не представлявших, что их правителя не интересуют ни дела замка, ни положение в стране.
Она ни на миг не сбавила шаг,
