Кукла-талисман - Генри Лайон Олди
Старшина патруля Торюмон Хидео тихонько вздохнул, стараясь, чтобы подчинённые не заметили его слабости. Необычно тёплая зима навевала мысли, недостойные самурая. Будь прошлая зима такой же, маленький Мигеру, поздний ребёнок Хидео и его жены Хитоми, был бы сейчас жив. Даже ударь холода сейчас, годом позже — мальчик бы подрос, окреп и наверняка сумел бы перенести жестокие морозы. Думать о прошлом? Скорбеть, травить душу? Перебирать в горсти фальшивые медяки возможностей, как нищий хочет и не может выбросить бесполезное, не стоящее и выеденного яйца подаяние? Последнее дело, кто бы сомневался. Хидео всё знал, всё понимал, а поделать с собой ничего не мог. Особенно трудно становилось ему, когда в суровом старшине просыпалась его женская сущность из прошлой жизни.
От терзаний имелось лишь одно спасение. Вернее, два: ревностная служба и додзё Ясухиро Кэзуо, где Хидео второй год учил молодых самураев владению плетью и палкой. Увы, изнеможение после утомительных дежурств и занятий до седьмого пота спасало не всегда.
Тело хочет спать, а сердцу не спится.
Шедший по традиции первым Нисимура Керо вдруг остановился. Прислушался к чему-то, подняв над головой фонарь на коротком шесте. Казалось, свет фонаря помогает ему лучше слышать. Хидео и Икэда Наоки, третий стражник патруля, тоже остановились. Наоки зачем-то шумно потянул носом. В наступившей после этого тишине стало слышно пение. Унылые завывания неслись над тёмной окраиной. Распознать в них молитву удалось не сразу.
Или не молитву? Никто из патрульных отродясь не слыхал подобной молитвы. Но что тогда? Уж всяко не театральная декламация.
— Тьфу ты! — Керо сплюнул в сердцах. — Думал, собака воет.
Наоки зябко передёрнул плечами:
— Собака — пустяки. Хуже, если злобный дух кого-то терзает! А вы что думаете, Хидео-сан?
— Надо проверить, что там, — подвёл итог старшина.
Он был искренне благодарен загадочному вою. Тот изгнал скорбные мысли, хотя Хидео ни за что бы не признался в этом.
— Да ладно! Воет и воет…
— Нарушение общественного порядка!
Тон старшины не предполагал возражений. Смягчившись, Хидео добавил:
— Может, случилось что. А если нет, тем более непорядок. Нечего людей по ночам будить!
Обогнув Керо — благо луна залила светом переулок, и фонарь стал не нужен, — Хидео решительно двинулся вперёд. Увы, определить источник завываний сходу не удалось. Тягучий звук гулял пьяницей-полуночником, бился в заборы и стены домов. Вибрировал, дробился, возвращался эхом, менял направление. Молитва, уверился Хидео, с трудом разобрав два-три знакомых слова, включая имя будды Амиды. В вое слышались самые разнообразные чувства: мольба, приказ, вкрадчивые уговоры, плохо сдерживаемый гнев.
Голые зимние ветви бросали на землю ловчие сети теней. Они ложились под ноги, пытаясь запутать стражников, схватить, задержать. Лунное серебро било в глаза, убегало за спину, швыряло далеко вперёд длинные чёрные ленты, больше похожие на демонов, чем на очертания людей.
Вой приближался.
— Что это?!
В дальнем конце переулка клубился туман. Мерцал тусклым желтоватым светом, совсем не похожим на лунный.
— Пожар! — сипло выдавил Нисимура Керо.
Он поперхнулся и закашлялся. От волнения стражника подвело горло, и лишь это помешало ему заорать во всю мощь лёгких, призывая на помощь пожарных и соседей. В городе огонь, если вырвется на свободу — чистая погибель. Не успеешь оглянуться, как три квартала выгорит! Стражник прокашлялся, набрал в грудь воздуха, желая исправить свою оплошность, но на плечо ему легла тяжёлая рука старшины.
— Погоди тревогу подымать.
— Так пожар же! — свистящим шёпотом выдохнул Керо.
— Ты огонь видишь?
— Нет.
— И я — нет.
— А вдруг он всё-таки есть?
— Внутри дома! — поддержал Наоки. — Ещё наружу не вырвался.
— Гарь? Запах чуете?
Все трое потянули носами.
— Нет…
— Это не гарь!
— Благовония?
— Точно, благовония!
— Там! — Наоки направил обличительный палец на дом, окутанный фальшивым туманом. — Завывает оттуда! И воняет тоже оттуда. Благовоняет, в смысле…
— Пошли, разберёмся. Если увидим огонь, поднимем тревогу.
Хидео поспешил к дому. Стражники кинулись следом. Никто из них не признался бы, что кроме служебного долга всеми двигало острое, как нож, только что вышедший из мастерской точильщика, любопытство.
Что происходит, в конце концов?!
Забора вокруг дома, приземистого и неказистого, не оказалось. Куцый дворик, если он и был, располагался позади строения, а в переулок выходил дощатый фасад с парой низких ступенек, ведущих на веранду, к входной двери. Из правого окна, неплотно закрытого бамбуковой шторой, текли пряди ароматического дыма, который стражники поначалу приняли за туман. Сквозь щели пробивались отсветы живого огня, но было не похоже, чтобы в доме полыхал пожар.
Керо выдохнул с заметным облегчением. Вопросительно глянул на старшину: тот приложил палец к губам. Мгновение Хидео колебался: не превысят ли они служебные полномочия, если заглянут в окно? Ладно, лучше потом принести извинения, чем пройти мимо пожара или нарушения порядка. Новый гортанный выкрик, долетев из дома, толкнул старшину к окну. Безобразие! Этот горлопан, небось, полквартала перебудил! Ума лишился, что ли?
Ставни на окне закрыты не были. Подобравшись вплотную, Хидео отодвинул штору, отозвавшуюся едва слышным перестуком планок. В ухо сопели подчинённые, силясь разглядеть из-за плеча старшины, что творится в доме.
Дым плавал по комнате плотными слоями. Как в таком угаре можно не то что петь, а вообще дышать, оставалось загадкой. Хозяин дома, похоже, был человеком выдающихся способностей. Рассмотреть что-нибудь оказалось задачей не из лёгких. Поначалу Хидео увидел лишь россыпи огненных точек: десяток там, дюжина тут, вон ещё, в дальнем углу.
Пучки свеч в курильницах, понял старшина. Колеблющийся жёлтый огонь — лампа.
В слоях дыма, заставляя их бурлить и смешиваться, металась тень: огромная, бесформенная. Взмахивала рукавами, а может, крыльями; кружилась, падала на колени. Вой длился, не переставая, лишь изредка прерываясь на вдох.
— Добродетель! — услышал старшина. — Добродетель нельзя уничтожить…
Голос раздвоился. В уши стражникам адским контрапунктом ударил истошный визг.
— …а зло неизбежно уничтожит…
Раздвоилась и тень, рядом с ней соткалась вторая. Свет лампы мигнул, опасно замерцал, превращая дом в чертог Эмма, князя преисподней, набитой демонами, как стручок горошинами.
— …неизбежно уничтожит само себя!..
— Бежим!
Патруль опомнился нескоро, за четыре улицы от жуткого места. Умерили бег, перешли на шаг, хрипя надсаженными лёгкими. Старшина обменялся взглядами с подчинёнными. Каждый прочёл в глазах товарищей ровно то же, что испытывал сам: стыд и страх. Что творилось в доме?! Чему они стали невольными свидетелями?
Вернуться? Выяснить? Вмешаться?
Нет!!!
Начальству ни слова, молча подвёл итог старшина. Ничего не было. Мы ничего не видели. Ничего не было, согласились стражники, глядя в землю.
2
«Не слушайте его!»
— Он меня совращал! — визжал мальчишка. — Развратная свинья!
Визг стремительно нёсся по
