Дэн Ченслор - Разрушенное святилище
— Так короче, — бросил он Конану, хотя тот ни о чем не спрашивал. — Вот, через двор перейдем, и окажемся в подземной тюрьме, где держит воров и разбойников.
Провожатый подошел к смутно видневшейся на фоне стены узкой дверке и с сомнением поглядел на крупную фигуру киммерийца.
— Не узковат ли ход? — пробормотал он себе под нос. — Здоровый ты, однако. Голову наклони, низко здесь очень.
Он отпер дверь. Конан подошел к открывшемуся выходу, нагнулся и стал протискиваться сквозь узкий лаз.
Внезапно дверной проем расширился. Парень из всей силы ударил киммерийца в спину. Тот вылетел внутрь. Тут же дверь за ним захлопнулась, и он остался один в странном незнакомом месте.
Казалось, совсем недалеко находится река или болото. Конан оглянулся. Позади него темнела сплошная каменная стена. Возможно, при дневном свете и удалось бы разглядеть потайную дверь, но не сейчас.
«Место негодяй выбрал опасное, в темноте поди разбери, где тропа, а где топь. Сидеть здесь и дожидаться утра просто глупо, — размышлял Конан. — Уж наверное, кто-то сейчас заявится, чтобы убить меня. Найти бы палку, тогда вернее можно будет определять дорогу».
Стало свежо, назойливые комары и мошкара лезли в глаза, садились на лицо. Громко заквакали лягушки, потом наступила тишина. Из трясины вышел газовый пузырь, лопнувший на поверхности, и жабий хор залился с удвоенной силой.
Вдали показались неверные огоньки, что быстро перемещались с места на место, давая призрачную. надежду заплутавшему путнику. Высокая сухая осока шумела при каждом дуновении ветерка. Ветер разогнал облака, и луна осветила болото.
Послышались легкие шаги. Человек шел быстро и уверенно, словно под его ногами была ровная дорога, а не коварная зыбь.
Киммериец напрасно вглядывался в темную фигуру. Укутанный в плащ, с низко опущенным капюшоном, почти полностью закрывающим его лицо, человек был неузнаваем.
— Кто ты? — спросил киммериец. — Что тебе нужно?
Незнакомец стал медленно поворачиваться, снимая капюшон. Конан замер, глядя на черное безжизненное лицо, на котором горели красные без век и зрачков глаза. Рот монстра разинулся в страшном вопле, рвущем барабанные перепонки.
Низко летя над землей, существо устремилось к Конану. Тварь вырвала из своей груди кусок темно-коричневой гниющей плоти. Кровь, хлынувшая из раны, брызнула на лицо киммерийца.
Он почувствовал, как алая жидкость стала разъедать кожу. Б глазах помутилось. Северянин вытащил меч и принялся рубить им, в тщетной надежде, что хотя бы заденет врага.
Ядовитая кровь мешала смотреть. Конан с трудом мог уследить за быстрыми танцующими движениями неприятеля. Но ему удалось заметить, что тот движется быстрее, когда хотя бы одной ногой стоит на болотной воде.
Телом киммерийца овладевала странная медлительность. Сказывалось действие отравленной крови, прожигающей кожу и попадавшей в тело. Еще немного, и силы покинут его.
Злость придала северянину сил.
Не обращая внимания на брызжущую во все стороны ядовитую кровь, он подскочил к человеку в плаще, схватил в охапку и рывком отбросил прочь, к стене, на холодные камни.
Конан сразу ощутил, что поток ядовитых капель ослаб, а потом иссяк вовсе. Киммериец присел на землю, вытирая лицо и руки от кровавых брызг.
Жжение прекратилось, и северянин почувствовал себя немного лучше.
— Никак, победу празднуешь, Болотного человека победил, — услышал он чей-то голос. — А что ж про старуху-то позабыл? Не пришел ей на помощь, бедняжку-то и повесили.
Киммериец поднял голову и увидел чуть поодаль фигуру своего провожатого, который с невольным восхищением смотрел на усталого, покрытого ранами воина, и кучу мокрого тряпья, что некогда была хитрым и жестоким болотником, погубившим на своем веку немало невинных людей.
Конан шагнул к незнакомцу, но в тот же момент холодные камни разошлись под его ногами, как раскрываются ворота крепости. Северянин ушел в топь сначала но пояс, потом по самые плечи.
— А казался таким умным, могучим, — послышался издевательский голос. — Сдохни, грязный варвар.
Еще только он складывал гибкие мальца в кулак, в который для надежности вложил кусок тяжелого драконового металла, как подобно камню, выпущенному из пращи, из трясины вылетела рука Копана.
Он ухватился за противника, увлекая в топь, оперся на его тело, напряг силы и выполз на сухую землю. Тщедушную фигуру с глухим бульканьем поглотила трясина. Он даже не сопротивлялся. Видно, Конан, когда переползал через него, сломал ему шею или позвоночник.
Вконец обессилевший, киммериец подполз к стене и прислонился к ней. Лунный свет упал eмy на лицо.
«Если ты такая всемогущая, Эзерия, вели своей серебряной жабе перенести меня на кровать в мои покои», — пробормотал киммериец, впадая в забытье.
Он проснулся утром, полный сил, без единой царапины. Разорванная ночью мантия лежала целой на скамье рядом с кроватью. Меч, который покрывали следы ржавчины от ядовитый крови болотника, сверкал на солнце.
На столе Конан увидел большое блюдо с фруктами и сластями. Большая серебряная жаба замерла с куском сладкой дыни, который она уже наполовину объела. Встретившись взглядом с киммерийцем, она недовольно заквакала, тяжело спрыгнула со стола и исчезла.
Конан никому не рассказывал об этом происшествии, так как и сам не был до конца уверен, действительно ли видел серебряную жабу, посланницу богини Эзерии, или она ему причудилась.
Но в чем он мог поклясться, так это в том, что фрукты на подносе были объедены и обмусолены кем-то весьма неопрятным.
Глава 12
Магический барьер
В покоях Трибуна не было ни одного зеркала.
— Знаю, ты ожидал встретить другого человека, — произнес правитель, мягко приглашая своего гостя сесть.
Конана передернуло от мягкого внезапного прикосновения, когда невидимая рука коснулась его плеча.
— Боюсь, ты видишь во мне лишь узурпатора. Мерзкого уродливого карлика, который присвоил победу великого Фогаррида и воцарился там, где должен был править отшельник… Я прав?
Подобные мысли напрашивались.
Однако они были несправедливы. Фогаррид больше всего мечтал о том, что Валлардия станет свободной республикой, и должен был понимать, — выбор народа может оказаться не в его пользу.
И уж тем более, нельзя осуждать Ортегиана за его внешность, — ибо мы получаем ее от богов, и почти над нею не властны.
— Таково было решение народа, — осторожно отвечал киммериец.
Конану не понравилось, что правитель заставил его чувствовать себя виноватым. Да, Ортегиан явно умел играть чувствами людей, словно умелый музыкант на арфе, — не удивительно, что ему удалось стать Трибуном.
