Елена Чернышева - Волчье племя
Они снова приготовились к обороне, и вдруг Ронан понял, что стало как-то тихо… Только всхрапывали испуганные лошади и кричала вдали встревоженная птица. Но не было слышно встревоженного человеческого дыхания, топота ног, бряцанья оружия, приглушенных ругательств — никто больше не нападал на них, они остались одни, одни над мертвыми телами! Несколько минут они еще не верили тишине и своей победе… Потом огляделись по сторонам. Тринадцать человек замертво лежали на земле!
— Мне показалось, их было не меньше двадцати! — выдохнул Иссахар, вытирая свой меч об плащ одного из нападавших.
— Мне тоже… Может, убежали остальные? А может — почудилось… Где уж там было считать, когда они все вместе подбежали да набросились! Мне интереснее, не то, сколько их было — теперь это дело прошлое! — а кто их послал и кто они вообще?
— Волколюды? Больше, вроде, некому тебе смерти желать!
Ронан склонился над одним из убитых, ощупал его уши. Затем над другим, над третьим…
— Люди они! Люди…
— Тем хуже, — мрачно заметил Иссахар. — Потому что совсем непонятно становится…
Ронан тем временем осмотрел коней. Двое были целы, у третьего в бедре торчала стрела, но ранение не было страшным: с пару недель похромает — и все! Зато четвертый конь, в шею которого вонзилось несколько стрел, умирал… Ронан опустился подле него на колени, ласково погладил гриву… И вспомнил! Сегодня утром… Тонкие пальцы, небрежно касавшиеся этой самой гривы! Холодный, угрожающий взгляд!
А Изок?
Что он там прокричал?!
«Княжич! Я не пойду на такое… Это неправильно!»
«Мне решать, холоп! Пошел прочь… Найдутся другие!»
Похоже, действительно нашлись и другие. Ронан почувствовал, как темная ярость окутывает его сердце. Но все-таки он еще не был уверен…
Несчастный конь вздохнул в последний раз, тяжело сглотнул и умер.
…Князь был взбешен произошедшим. Его возмущение было явно искренним, потому что к негодованию примешивался страх: он действительно боялся, что Ронана убьют прежде, чем он успеет совершить свою миссию в Великом Лесу.
— Кто мог их послать? Кто? Кто?! Кто?!! — в отчаянии вопрошал князь Бран у побелевших от ужаса воевод, в срочном порядке созванных на совет.
— Если бы еще волколюды! Тогда все было бы ясно… Но ведь все они — люди, самые обычные люди, будины, в прошлом — княжьи ратники! — удивлялся один из воевод, рыжебородый Горыня, которому было вменено в обязанность съездить к месту нападения, собрать мертвых и выяснить по возможности личность каждого из них.
— Ты кого-нибудь подозреваешь? — спрашивал князь Ронана, но лунг недоуменно пожимал плечами и качал головой.
Не мог же он, в конце-концов, признаться, что подозревает княжича, единственного сына и наследника! И что все его подозрения исходят от нескольких странных слов, произнесенных княжичем и одним из ратных, да еще от личной неприязни, вспыхнувшей у Ронана при виде княжича в первый же миг! Глубинной, тайной неприязни, смешанной с брезгливостью, которую Ронан питал ко всем слабым и низкорослым мужчинам!
Хотя — некоторое подтверждение своим подозрениям Ронан получил на следующее же утро, когда лицом к лицу столкнулся с княжичем, выезжавшим из ворот на богато убранном белом жеребце. При виде Ронана, княжич качнулся в седле, даже дернул за узду, так, что жеребец встал на дыбы! И в глазах у княжича был ужас, суеверный ужас, как если бы Ронан пришел сюда прямиком с кладбища, разлагаясь на глазах! А чуть позже в лагерь прискакал Изок — ни за чем, просто так — прискакал, чтобы поклониться Ронану, поприветствовать Иссахара, и все никак не мог сдержать неуместной сейчас, торжествующей, глупой улыбки!
…Изок знал, что их должны убить. Более того, Изок должен был вести убийц, но он отказался. Он слишком восхищался подвигами Ронана, чтобы пойти на подобную низость.
Изок был счастлив тем, что они остались в живых! Но все же он не осмелился предупредить их, выдать своего княжича.
Княжич Бранко!
…Но почему?!
Глава восьмая
В небе над Будинеей стояла полная луна, словно громадный, бледный, серебристо-розовый, сияющий цветок… Княжич Бранко любовался луной, распахнув резные створки окна. Ему казалось — в полнолунье не только существа, но и предметы меняют облик, и дышится как-то по-другому, и мысли текут иначе, и странные чувства переполняли сейчас его сердце — нежность и тоска, томленье и тихая радость. По темному небу, по черным ветвям стекал лунный свет в глаза княжича, а через глаза — в самую душу… И перед ним оживали воспоминания, и вспоминались сказки, те, которые ему когда-то рассказывала его чудесная, обожаемая мамочка, и он снова слышал ее голос, и те песни, которые пела она…
Он помнил: мамочка была высокая и тонкая, как ветла, и такая легкая, что ему казалось — по воде пройдет, как по суху! Ему казалось, она — самая красивая! Теперь он знал: самой красивой она не была, она и вовсе не была красивой, и многие удивлялись выбору князя, многие — но не те, кто знал его!
Она была единственной дочерью одного из князевых воевод. Гордая, независимая, отважная, как мальчишка, она превыше всего ценила свою свободу и вовсе не собиралась выходить замуж… Никогда! Ей были чужды все милые, тихие женские радости, она презирала женскую работу, вышиванию и плетению кружев предпочитала — объезжать диких жеребцов, стрелять их лука по мишеням и охотиться на Большом Болоте. Она никогда не смущалась и даже перед князем Браном не опускала глаз. Этим-то она его и пленила. И ему захотелось умирить ее… Воистину — это было достойной князя задачей! И князь посватался, и отец-воевода был согласен (еще бы — попробуй, поперечь князю Брану!), но дочь ответила решительным отказом, и тогда князь Бран похитил ее, дав отцу-воеводе достойный выкуп за девичью косу… Но и после того, как срезанная коса была отослана отцу, молодая княгиня не смирилась: она еще не раз пыталась бежать, один раз даже почти добралась до Великого Леса, ее приходилось запирать и стеречь, как пленницу — пока не забилось под сердцем дитя.
Княжич был слабым ребенком, очень слабым, лет до восьми даже ходить не мог… Единственный сын, наследник — и такой больной! Князь Бран даже видеть его не хотел. Презирал. Иногда мальчику казалось даже, что отец его по-настоящему ненавидит… Он был для князя несбывшейся надеждой. И князь предпочитал по-реже вспоминать о нем. Мальчик почти не знал отца, а потому — боялся. Мамочка была всем его миром! Пока она была жива — Бранко смотрел на мир ее глазами. Когда она умерла…
Когда она умерла, Бранко был уже совсем взрослым парнем — во всяком случае, по законам будинов он уже имел право жену в дом привести — ему было семнадцать. Но принять горе, как положено взрослому и сильному, он не смог. Он затворился в покоях, он не хотел видеть света, он рыдал целыми днями, перебирая и целуя ее украшения, платья, платки… Горе сокрушило его и, одновременно, ожесточило. Он ненавидел всех вокруг — за то, что они были живы, тогда как мамочка ушла навеки! Он ненавидел этот мир — за то, что мир еще существовал! Без нее… Горе могло бы сблизить их с отцом, но, вместо этого, горе развело их еще дальше. Отец еще сильнее презирал Бранко — за слабость, за то, что сын никак не хотел «становиться мужчиной». А княжич ненавидел отца за то, что Бран никак не показал своего горя, словно и не заметил того, что жены не стало… Правда, не при жизни ее, ни после смерти, князь Бран другой жены в дом не привел, хотя — мог бы, хотя его даже толкали на это, намекая, что Будинее нужен наследник более достойный трона и славы отца, нежели слабенький Бранко!
