Зеркало для никого - Лара Мундт
– Гель, не могла бы ты мне рассказать о Локи?
И я с удовольствием начала рассказывать ему о поэте, добавила еще и о нашей фотографии в Сети. Я чувствовала, как самодовольно звучу, и со стыдом осознала, что популярность и правда вскружила мне голову. Осознал это и Петерсон. Трудно было сказать, доволен он мной или разочарован, но, кажется, вопрос в накачивании меня таблетками больше не стоял.
– Я все понял, Гель, и хотел бы дать тебе дружеский совет, – на его лице появилась приятная улыбка. Глаза светились добротой. Не дожидаясь моего ответа, он сказал: – Я бы посоветовал тебе прекратить общаться со старшими ребятами. По твоему гормональному фону несложно понять, чем вы занимались, а чем нет. Оргию в джакузи все бы поняли, но только это была не оргия. Студенты прикрылись тобой. Для чего? Не в моей компетенции отвечать на подобные вопросы, поэтому я оставлю их без ответов. Запомни – посиделки в ванной с подружками, чтобы обсудить мальчиков – это одно, а со старшими ребятами неизвестно зачем – совсем другое.
А потом как-то быстро и нервно, словно совершая преступление, он передал мне записку, которую я тут же прочитала. Теперь-то мне стало понятно, что он все это время писал в своем блокноте:
«Анастасия Рейнер находится на грани, она опасна для себя и окружающих. Только связи семьи Рейнер позволяют ей совершать противоправные действия. Но и их влияние не бесконечно. Анастасия пыталась использовать родного брата так же, как сейчас использует тебя. Эта девушка может пропасть из Зеленого города уже к концу года. Я знаю тебя и знал твою сестру. Не повтори ее судьбу. Будь осторожна. Уничтожь эту бумагу».
Я поглядела на мозгоправа, которого все это время если не ненавидела, то относилась с долей презрения. Искусственные глаза доктора блестели, когда я взглянула на его холеное лицо. Все это время я думала, что он работал с нашей семьей потому, что мы ему хорошо платили, но, кажется, я действительно ему небезразлична. Я сжала бумагу в кулаке. За то, что он только что передал мне записку можно лишиться лицензии.
Зачем Петерсону делиться со мной подобной информацией и рисковать работой? Почему Анастасия пропадет к концу года? Я думала, изгнание добровольно. А если не так? Что, если Мист вовсе не по своей воле ушла в Красный город? Нужно предупредить Анастасию. Я должна предупредить ее!
Когда мы покинули кабинет, я жевала мятную конфету выловленную из огромной стеклянной вазы в приемной, стены которой также были окрашены в приятный мятный цвет. Я остервенело жевала ее в попытке приглушить чувство тошноты и утихомирить бешенный пульс. После сеанса полагалось быть спокойной и расслабленной, вот я и пыталась соответствовать этому образу.
Петерсон беседовал с родителями, и, судя по их счастливым лицам, о чем-то приятном. Записку, которую дал мне врач, я изорвала еще в его кабинете и выбросила. Сожгла бы, но пожар в кабинете психолога поставил бы мою адекватность под вопрос. Я безмятежно улыбнулась маме и нырнула папе под руку. Он потрепал мои рыжие волосы.
– Я очень рада, что с нашей девочкой все в порядке, – сказала мама.
– Более чем. Последние изменения были вызваны стрессом из-за давления в школе, как вы и полагали. Я бы посоветовал вам предоставить Гель больше свободного времени, чтобы она смогла уделить его какому-нибудь хобби. Чтению, например.
Доктор посмотрел на меня и улыбнулся. Мое мнение о нем определенно было предвзятым. Петерсон не просто очередной винтик в машине слаженной работы Зеленого города. Кажется, у него была душа. Значение слова «душа» мне объяснила Мист. Раньше люди верили в это. «Душевный», «бездушный», «широкая», «загадочная душа», Мист научила меня этим словам. Интересно, откуда она сама их знала? А запомнила я их так же четко, как запомнила бабушкины напутствия.
– Может лучше медитация? – спросила мама. – Я знаю прекрасный спа-салон, где можно медитировать на кварцевом песке.
Мы с доктором синхронно вздохнули, а потом переглянулись.
– В медитации нет необходимости. Должен сказать, что у Гель очень высокая способность к концентрации. Я в своей практике редко встречал более устойчивую к воздействиям психику, при ее высоком уровне эмпатии и интеллекте. Из Гель бы вышел отличный психолог.
Кажется, Петерсон сейчас пытался воспользоваться моим уровнем эмпатии. Теперь, когда я поняла, что Петерсону благодаря его специальности были доступны тайны, о которых никто больше не был осведомлен, я убедила себя в том, что его профессия подходит мне больше всего.
Я вмешалась в разговор, щебеча как утренняя пташка:
– Вы подали мне идею, доктор, – радостно сообщила я ему, а родители перевели на меня взгляды.
– Ты окончательно решила, что будешь поступать в медицинский? – спросил врач приятным тоном, вызывающим доверие.
– Да, но я не хочу быть хирургом. Я пойду учиться в отдел психиатрии. Буду как вы.
Вот мой вердикт!
– Мне через пять лет как раз понадобится ассистентка, обещаю – место твое, если к тому моменту ты еще захочешь пойти работать к старому доктору.
Родители округлили глаза. Рейтинги у всех троих подскочили вверх на две десятых деления. Чтобы получить ассистентскую позицию, студенты выстраивались в очередь и бились как гладиаторы на арене в древнем Риме. Никому просто так подобные предложения с неба не падали. В этот раз я не позволила тщеславию затуманить свой разум. Только с благодарностью пожала Петерсону руку. Очевидно, он хотел помочь мне найти свое место в этом мире. Почему? Кажется, потому, что он не смог помочь моей сестре.
Распрощавшись с врачом, мы отправились в кафе за пиццей. Мир и покой в семье были восстановлены, как были восстановлены и мои Рейтинги в глазах Зрителей. Правда, в этом мире нет ничего долговечного, а потому оценкой 8.5 стоило наслаждаться.
* * *
В медицинский я все-таки поступила. Это произошло спонтанно, практически необдуманно. На следующий день, а вернее, ночью после беседы с Петерсоном, я заполнила все бумаги и отправила их по Сети. Я не проверяла их, не перечитывала. Просто написала от руки, а
