Эпидемия - Евгений Юрьевич Лукин
— Мы как раз объединиться хотели, — хмуро объяснил Тиш, отправляя добычу в карман и подозрительно оглядывая углы: нет ли где еще лишних крылышек. — Просто не договорились, кто лидером будет. А теперь все! Теперь лидер, считай, уже есть…
Сидящие проследили направление его взгляда и обернулись к Треплеву. Тот обмер. В устремленных на него глазах он увидел все оттенки любопытства: недоверчивое, радостное, опасливое, а то и глумливое. Пробежал шепоток. Смотритель отнял руку от натруженного горла и тайком показал Антону большой палец.
— Тут говорят, а что мы можем! — упрямо склонив лоб, продолжал юный экстремист. — Даже если объединимся…
Подпольщики, отвлекшись от Треплева, снова стали поворачиваться к трибунке.
— А действительно, что? — спросили из первого ряда.
— Трешки говорят, будто к югу от их резервации, — победно объявил Тиш, — должен быть схрон. Подземный склад оружия…
— Легенда! — перебили его. — Пятки говорят то же самое…
— Ничего не легенда!
— Вы что, с ума сошли?! — взвился под низкими сводами истерический женский голос. — Какое еще оружие?
— Такое! Ракетные мини-комплексы, наводящиеся на шум!
— Да они уже списаны все и уничтожены! Сразу после теракта…
Странно, однако смотритель слушал опасные эти речи с явным удовольствием и благостно кивал.
— Все уничтожены, а этот склад остался! — Тиш упрямо стоял на своем. — Взять металлоискатели, пошарить… А что? У городских вон акустические пушки, динамики, а у нас — ничего!..
Вновь поднялся старичок с гвардейской выправкой.
— Да полно вам чепуху молоть, молодые люди, — одернул он. — Законов не знаете? В нейтральную зону полицейские — и те безоружные ходят…
— Да уж ходят они там!
— Ходят-ходят! Если вызвать, приедут. А пистолеты сдают. И шокеры… За оружие в нейтральной зоне реальный срок светит…
— А за динамики не светит?
— А за динамики светит штраф. Всего-навсего! Разницу улавливаете? Постановщики помех — другое дело…
— Да что с них проку, с этих помех! Только шуму больше…
— Ага, помехи!.. — выкрикнул с места Тихуша. — Чебурашка вон уже за майки с портретами гоняет! Треплевщина, говорит, могилы цветами завалены… Вконец оборзел!
— В Думу пролезет, — подтявкнул Тихоня, — совсем отшибленным станет!..
В центре зала тектонически медленно вздымалась со стула та самая дама, что недавно благодарила смотрителя за проникновенную речь.
— А вчера! — вскрикивала она. — А вчера!.. Как вам, говорю, не стыдно? Вы! Вице-мэр!.. Ваш референт в вашем кабинете отшибается, вся уже резервация об этом сплетничает… Так знаете, что он мне ответил?..
— Да переизбрать его — и вся любовь!
— Господа, господа!.. — забеспокоился смотритель. От испуга к нему даже голос вернулся. — Вы о чем вообще? Кого переизбрать? Василия Панкратовича переизбрать?.. У нас тут музейное подполье! Музейное! Вы уж давайте о чем-нибудь безобидном… О терактах там, о свержении правительства… Под монастырь меня подвести хотите?
Глава 9
Ночь в музее
Свет фонарей скрадывал желтизну листвы, темнели кроны. Если бы не зябкие сквозняки, вполне можно было вообразить, будто на узкие безлюдные улочки первой резервации вернулось лето.
— А кем вы работаете в городе, Громовица?
Совершенно по-деревенски она уткнула подбородок в грудь и украдкой метнула опасливый взгляд на идущего рядом.
«Что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня», — вспомнилось тому невольно. Интересно, знают еще эту песню? Вряд ли… Наверное, забыли давно. Для отшибленных — слишком тихо, для тихушников — слишком громко.
— Ди-джеем, — виновато выдохнула Громовица.
— Да как же это вас угораздило?! — ужаснулся Треплев.
Крохотный датчик шума (он же видеокамера), укрепленный на ближайшем столбе, немедленно развернулся к ужаснувшемуся, фиксируя превышение громкости голоса в ночное время. Любопытно, что на гремящий с окраины лягушачий хор механические сторожки´ не реагировали вообще. Видимо, настроены были исключительно на людей и на динамики.
— А что делать? — жалко скривив рот, отвечала она. — Жить-то надо…
Да, действительно… Жить надо… Только вот как? Как?!
— Стыдно! — вырвалось вдруг у Громовицы. — Самой стыдно…
— Стыдно? Почему?
— Антон Антонович!.. — умоляюще заговорила она. — Пять лет назад я была совсем другая… Верите, нет?
— Верю… — сказал он, озадаченный столь внезапным выплеском чувств.
— С родителями поругалась, в резервацию сбежала… Идейная была… вроде этих… Тихонов… В акциях протеста участвовала, в демонстрациях… Полиция меня задерживала… Куда что девалось!
Боль в ее голосе была настолько неподдельной, что старый холостяк насторожился. За последние десять лет заполучить его пытались самыми различными способами, в том числе и подобным: помнится, однажды проговорился разок, будто жалеет о советских временах, — и очередная его дама тут же затосковала вслух о лагерно-пионерском детстве, которого, впрочем, не застала, зато слышала о нем от бабушки.
— А сколько вам лет, Громовица?
— Двадцать два… — сдавленно призналась она. — На что потратила последние пять — сама не знаю…
Они прошли сквозь шевелящиеся сумерки скверика, в центре которого на граненом подсвеченном снизу столбике вдохновенно задирал подбородок бронзовый бюстик. Неужели опять Треплев? Нет, слава богу, нет… Судя по бакенбардам — Пушкин.
— Это правда? — спросила она вдруг, и голос ее дрогнул.
— Что именно? — Антон опешил.
— То, о чем вы вчера говорили с Иоганном Себастьянычем…
— А с какого момента вы нас… э-э…
— Нет! — испугалась она. — Я не подслушивала, вы не подумайте! Просто не спалось, вышла на балкон — и…
— И все-таки — с какого момента?
— Н-не помню… Что-то о машине времени… о Конторе… Короче, я все поняла…
— Что вы поняли?
— Что вы не шутили… Что вы — это действительно он!.. То есть… действительно вы!.. А без вас подпольем руководил Иоганн Себастьяныч. Он только для виду отрекся! Так ведь?.. Что? Не так?..
Какое-то время Антон шел молча. Лицо его было угрюмо.
— Послушайте, Громовица… — сказал он. — Насчет машины времени… Ладно, бог с ней, с машиной!.. А вот насчет подполья… — не выдержал, сорвался: — Выкиньте вы из головы эту дурь! Какое подполье? Запомните: пьяный был Антон Треплев — вот и выстрелил… Кстати! Спасибо за учебник…
Достал из кармана куртки сложенный вчетверо гибкий прямоугольничек, вернул. Девушка с растерянным видом приняла вещицу.
— Поймите, наконец! — устало взмолился он. — Я еле выкрутился из этой истории… Если выкрутился, конечно… И все, о чем я сейчас мечтаю, это как-то здесь устроиться, прижиться… И все! Никакого подполья, никаких подвигов…
Несколько секунд она пребывала в ошеломлении. Потом вдруг сообразила:
— Нас прослушивают, да?..
— О господи… — страдальчески вымолвил Антон.
Громовица порывисто повернулась к нему, и зрачки у нее стали как вчера: огромные, лунные. Ах вот оно в чем дело! Возможно, разговоры политического, равно как и
