Приключения Ариэля, рыцаря двух миров. Том I - Сергей Юрьевич Катканов
Итак, последнее человеческое жильё давно уже скрылось за горизонтом, глядя в другую сторону я различал драконьи горы, но они были довольно далеко. Я остался один посреди бесконечной пустыни. В наших пустынях климат мягкий, ровный, жарко и холодно не бывает – всегда тепло, а дожди здесь редкие и освежающие, так что от погоды мне не предстояло страдать. Время было ближе к ночи, я выбрал место поровнее, поставил шатёр и спокойно, уютно переночевал. Это была моя единственная спокойная ночь на драконьей границе.
Я намеревался двигаться вдоль драконьей границы пока не пройду её всю, а она тянулась на сотни километров. Утром я уже настроился на неторопливое равномерное движение, полагая, что вряд ли меня здесь кто-нибудь побеспокоит – какое дело было драконам до одинокого всадника, который двигается по ту сторону границы? Но я ошибся, в драконьем царстве, как выяснилось позднее, царил переполох. Вскоре я увидел, как в моём направлении летит средних размеров серый дракон. Надо сказать, что у драконов существует своя иерархия, так вот этот явно принадлежал к самой низшей касте – небольшой, простоватый. Впрочем, приближаясь, он производил всё большее впечатление. Я остановился, невольно залюбовавшись плавными сильными взмахами его крыльев, красиво выгнутой шеей и лёгкими движениями мощного хвоста. Очарование драконов в том, что крупные размеры и большая сила сочетаются у них с лёгкостью движения. Драконы прекрасно владеют своим огромным телом, глядя на них не усомнишься, что они могут наносить удары, рассчитанные с точностью до миллиметра.
Серый дракон летел прямо на меня, а я был в паре метров от незримой линии, соединявшей пограничные камни. Вот он выпустил из пасти мощную струю огня, и я уже решил, что дракон намерен меня атаковать, рука невольно легла на рукоятку меча. Но дракон замедлил движение и легко приземлился в паре метров от границы со своей стороны. Мы оба замерли, я смотрел на него, а он смотрел на меня. В огромных драконьих глазах я увидел разум, словно на меня смотрел человек. Я читал в его взгляде то выражение, которое смог объяснить для себя лишь вспомнив древние книги. Взгляд дракона выражал бесконечное презрение к человеку, чувство абсолютного превосходства над ним, а вместе с тем насмешку, издёвку, он словно не принимал меня в серьёз и едва сдерживал смех, глядя на рыцаря. Я почувствовал в этом взгляде то состояние души, какого давно уже невозможно встретить ни у одного подданного нашего царства. Это была гордыня, возведённая в абсолют. И тогда я понял, что дракон – носитель самого страшного зла, какое только может быть на земле. Не знаю, смотрела ли на меня разумная рептилия, или это разум беса рассматривал меня через глаза дракона, не имевшего собственной воли, но передо мной было воплощённое зло. Самое удивительное в том, что это зло было мне вполне понятно, оно выглядело совершенно человеческим, хотя и давно уже изгнанным из нашего царства.
Когда-то я встречался со змеями, орлами, гигантскими муравьями, очень глубоко пережив недоступность их маленьких самостоятельных миров человеческому пониманию. Дракон страшен именно тем, что понятен человеку. Если слишком долго смотреть в глаза дракона, то потом и сам начнёшь смотреть так же, как он, впустив в свою душу ту бездну греха, вместилищем которой он был. Я почувствовал себя в страшной опасности и призвал на помощь Господа. Стряхнув с себя гипнотическое оцепенение, я решил, что надо продолжать патрулирование так, как если бы дракона здесь не было. Ведь ни один из нас не нарушил ни одного из пунктов договора, и мы оба были вправе вести себя так, как если бы ничего особенного не происходило. Я именно так и подумал: «мы оба» – это были страшные слова. Одно только их молчаливое произнесение объединяло меня и дракона в рамках общей реальности, а это ничего хорошего не предвещало.
Мой конь пошёл шагом вдоль границы, я старался смотреть строго перед собой, но периферийным зрением улавливал, что дракон последовал моему примеру – он так же шагом шёл вдоль границы со своей стороны. Я ожидал от него чего угодно, только не этого, полагая, что дракон либо нападёт, либо улетит, но он поступил куда изощрённые, навязав мне своё общество таким образом, что нечего было возразить. Время от времени он взмахивал крыльями, но ни разу даже кончиком крыла ни на один сантиметр не пересёк невидимой линии, соединявшей пограничные камни.
Драконы вообще большие законники, их педантичность в соблюдении договоров сделала бы честь любому нашему правоведу. Сам факт существования этой границы был для них страшным оскорблением, но они вели себя так, как будто сами её и установили. Потом я понял, в чём секрет этой педантичности – драконы хотели, ничего формально не нарушая, спровоцировать на нарушение людей, с тем, чтобы развязать себе руки, точнее – крылья.
Так мы с ним и двигались вдоль границы друг напротив друга – дракон взял мою скорость. Искоса поглядывая на него, я вскоре заметил в его движениях некоторую странность, а потом понял, что он меня копирует, точнее – передразнивает. Этой туше не так легко было копировать шаг коня, но у него неплохо получалось – он примерно так же поднимал и ставил свои лапы, даже попадая в ритм коня, при этом голову он держал как всадник в седле. В его глумливом глазе я улавливал всё ту же издёвку.
Когда-то я встретил в одной старой книге слово «пародия», так и не поняв до конца, что оно означает. А вот теперь понял. То, что делал дракон, было именно пародией. Никому из наших людей и в голову не пришло бы заниматься пародированием – это недостойно, потому что обидно для другого человека. А душа дракона была словно помойкой, куда мы выбросили всё плохое, чем больше не хотели пользоваться. Это был отменный пародист – в его движениях я увидел себя на коне, словно в кривом зеркале. Дракон явно давал мне понять, как я нелеп и несуразен.
Вы не представляете, как трудно сохранять самообладание, когда над тобой час за часом глумятся – вроде бы вполне безобидно, вроде бы можно на это и внимание не обращать, но остаться полностью равнодушным к драконьей пародии я мог только в одном случае – если бы презирал дракона настолько же, насколько он презирал меня, а этого я не мог себе позволить, потому что это означало бы принять в себя частицу драконьего зла. И вместе с тем именно тогда я обострённо почувствовал себя
