Прометей: Неандерталец (СИ) - Рави Ивар

Санчо спал. Дикари уникальные создания, у них нет предрассудков и угрызений совести. Сразу после ужина дикарь собирался справить нужду прямо совсем рядом, но я криками прогнал его метров на тридцать. И даже на этом расстоянии запах гниения доходил до меня, или я просто это внушал себе. Выполнив такую важную миссию, мальчишка свернулся в клубок у стены и практически сразу заснул. Я же не мог найти удобного положения, снова и снова прокручивая события с момента моего похищения.

Не в первый раз задавал себе вопрос: почему я не попробовал бежать в первые дни похищения? Ответ был очевиден — не хотел рисковать, не будучи уверенным в успехе. Первые несколько дней слабость была такая, что меня даже порой несли неандертальцы, перекинув через плечо. А потом… Потом я боялся не совладать с их количеством, даже заполучив свой меч. Уд, на котором наш вождь как ребёнка уделал сильного молодого противника, ясно дал мне понять, что нет у меня шансов в схватке с таким соперником. А соперников на тот момент было больше десяти, и я постоянно находился в поле зрения одного или двоих неандертальцев.

Я нашел повод не бросаться на дикарей, занимаясь самообманом, что наступит зима и племя вернется к югу, где я стану намного ближе к дому. Но, не случись этой встречи и вернись племя к югу, кто знает, получил бы я шанс на спасение или нет. Меня уже не рассматривали как пленника, я был членом племени, где каждый мужчина крайне дефицитный товар. При том количестве совокуплений, а другого слова не подобрать к той звериной похоти, что владела дикарями, детей было очень мало. Это значило, что детская смертность зашкаливала и, возможно, не случись трагедии с племенем, мне была бы отведена роль производителя. Я поежился, представив, как работаю над женщиной, у которой волос на груди больше чем у меня раза в три.

Заснул я уже под утро. Санчо толкал меня минут пять, прежде чем я соизволил открыть глаза. Начав вставать, я охнул и схватился за поясницу. Я не молодой парень, тридцатник разменял уже четыре года назад и нагрузки двух последних дней болью отзывались в мышцах. Через пару минут полегчало, кровоснабжение понесло кислород к травмированным мышцам.

Неандерталец смотрел на меня как преданная собака. Я распахнул полы накидки, демонстрируя, что там ничего не осталось. Голод я ощущал, но пока все было терпимо. Немного помахав руками, сделав наклоны и попрыгав на месте, я решил, что пора выдвигаться. Мальчишка, поняв, что мяса больше нет, погрустнел. Но уже через пару минут он нарвался на личинок размером с горошину, которые находились в трухлявом стволе дерева, которое принесла река. Набрав их в полкулачка, Санчо принес личинок мне, но мое чувство голода не было таким, чтобы я согласился есть такую белковую пищу.

— Нет, Санчо, спасибо, ешь сам.

Мальчик переспросил «Да?» (можно), и, получив утвердительный кивок, живо отправил все в рот. Я проверил свои дротики и топор. Вроде, топор крепко держит рубило, и наконечники каменные сидят влитыми. Значит, можно трогаться в путь.

Вначале я шел впереди, потом решил пропустить неандертальца, который не понимал — с чего ему такие почести. Мне вспомнился бородатый анекдот: «— Магомед, ты почему впереди себя жене даешь идти, разве на Кавказе так принято? — Все нормально, мина не знает, кто идет впереди, вперед Фатима». На самом деле мной двигали иные причины: у дикаря лучше слух и зрение и опасность он привык замечать раньше меня.

Стены каньона понемногу стали уменьшаться, переходя в пологие холмы с отвесными краями у русла. Теперь речка петляла, и её течение стало совсем медленным. Часа через четыре ходьбы мы вышли на место, где разлившаяся река образовала небольшое озерцо. Даже на расстоянии было видно, что озерцо кишит рыбой, которая своевременно не вернулась в русло реки.

— Бинго, Санчо, — я подбежал к воде, что осталась в низине, превратив это место в ловушку для рыбы.

Само озерцо было небольшим, не больше десяти метров в поперечнике, но рыбы в нем было много. Некоторые рыбы уже погибли от такой скученности и нехватки кислорода и плавали брюхом вверх. Несколько рыбин размером с ладонь я поймал практически за минуту, выбросив её на берег. Санчо также ловил рыбу и, когда на берегу скопилось около двух десятков рыбин, я скомандовал:

— Стоп, Санчо, нам пока хватит, сейчас покушаем и подумаем, чем заняться дальше. Неандерталец послушно вылез воды, которая доставала ему лишь чуть выше щиколоток. Опыт разделки рыбы у меня был большой. Пока дикарь разжег огонь, таская для него топливо со всей округи, около десятка рыбин уже лежали выпотрошенными. С чешуей я заморачиваться не стал. Как прожарю, так и отделю, даже легче сниматься будет. Рыбный обед затянулся на полчаса, потом еще час я лежал подобно неандертальцам, выставив округлившийся живот нежарким лучам осеннего солнца.

Я решил задержаться здесь на пару дней, наловить и провялить рыбы, чтобы было чем питаться в пути. Неизвестно, когда мы сможем добыть себе пропитание ниже по течению. Около тридцати рыб я отобрал из полсотни пойманных. Я всегда плохо разбирался в рыбах, для меня они делились на два вида: с костьми и без костей. Из тех, что мы ели, была одна рыба, которая кроме хребта имела несколько крупных костей скелета. Остальные были с массой мелких костей, они не годились для провяливания.

Всю выпотрошенную рыбу я разрезал на две части, делая насечки на боковых сторонах тушки, а затем разложил ее на камнях. Рыбу желательно вялить на весу, подвешивая и вставляя распорки, но мы не могли себе позволить такой роскоши. На ужин снова поели жареной рыбы, чтобы не трогать стратегический запас.

На этом месте мы провели три дня, хотя мне не терпелось идти дальше. Но рыба была сырая, а здоровьем рисковать было нельзя. Чтобы нести такое количество провизии, пришлось долго экспериментировать. Я даже пожертвовал своим поясом из ивовой коры, на который мы нанизали сушеную рыбу.

На следующий день река довольно круто повернула на восток, что меня очень обрадовало. Я уже смирился с мыслью добраться до побережья по реке и затем двинуть на восток. Но сама водная артерия решила сократить мне путь. Сейчас направление реки было на юго-восток и идеально совпадало с моими представлениями о маршруте домой. Холмы окончательно сгладились и на третий день после рыбного озерца, мы попали в равнину. На западе по правому берегу реки виднелись довольно большие горы.

Еще во время пути на северо-запад в племени людоедов я пытался понять, где нахожусь. Изменения климата и ландшафта давали четко понять, что Средиземное море осталось далеко позади. Без сомнения, я был в Европе, но так как нигде не видел оливковых деревьев, то решил, что нахожусь примерно на территории Болгарии или на сопредельных с ней землях. Карту мира я помнил, но где гарантия, что в каменном веке был тот же рельеф? Отсутствие Босфора, архипелаг в Ла-Манше и еще пара вещей, которые я заметил еще на МКС — всё это давало основания сомневаться в моих догадках. Если мысленно прочертить предполагаемое дальнейшее направление реки, она должна впадать в Эгейское море. Но где именно? У берегов Греции или ближе к Турции?

Сейчас река забирала на восток в сторону Турции. Если направление не изменится, то вполне вероятно, что я окажусь в восточной части Эгейского моря у самого побережья Турции. Но было еще одно обстоятельство, которое меня настораживало: люди издревле селились по берегам водоемов. Все цивилизации создавались племенами на побережье или вдоль рек, поэтому не может быть такого, чтобы до самого побережья нам не встретились бы люди.

Река тем временем расширялась, дважды в нее впадали небольшие речушки, увеличивая водный бассейн. Иногда берега реки становились топкими, поросшими высокой стеной камыша. Такие места мы обходили, потому что там могли водиться змеи и прятаться хищники. Несколько раз видел в камышах хищную кошку размером с крупную собаку, но хищник всегда исчезал, не давая себя рассмотреть.

В одном месте мы остановились. Здесь река разливалась широким полем, и на мокрой земле было множество отпечатков копыт.