Вадим Панов - Последний адмирал Заграты
— Меня зовут Андреас Мерса, доктор алхимических наук, — с достоинством сообщил алхимик. — Я…
Посетитель поднял руку, призывая Андреаса к молчанию, не оборачиваясь, протянул визитку, на которой значилось короткое: «Теодор Валентин», а сам продолжил изучать помещение. Покосился на прилавок, цокнул языком при виде раскрытой бухгалтерской книги, рядом с которой лежали четыре грязные ассигнации, брезгливо поморщился при виде двух простеньких акварелей на стенах и в тот самый миг, когда раздраженный затянувшимся молчанием Мерса открыл было рот для вопроса, поинтересовался:
— Вас зовут Андреас О. Мерса?
Представление алхимика Валентин либо не расслышал, либо не пожелал расслышать.
— Да, — подтвердил Мерса.
— Четыре года назад ученый совет Гинденбергского университета Герметикона присвоил вам звание доктора алхимических наук?
— Совершенно верно. Но я хочу…
— Неважно.
Валентин выдвинул кресло для посетителей на центр комнаты, распахнул дверь и замер слева от нее. Не сообразивший, что происходит, Мерса вновь заговорил:
— Послушайте, я…
И снова был оборван:
— Постарайтесь произвести впечатление, синьор алхимик.
— Что?
А в следующий миг Валентин отчеканил:
— Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур!
И в лавку медленно ступил адиген. Чистокровный адиген, насколько в этом разбирался несчастный Андреас. От кончика носа до распоследнего заусенца. Хотя… откуда у адигенов заусенцы? Маникюр этому вельможе с детства делают лучшие цирюльники Герметикона.
— Мессер, позвольте вам представить Андреаса О. Мерсу, доктора алхимических наук Гинденбергского университета Герметикона.
Андреас судорожно сглотнул и выдавил улыбку. Он искренне надеялся, что светскую.
Явившийся в лавку адиген был плотен телом и абсолютно лыс. Лет ему, как на глаз определил Мерса, было не более тридцати пяти — тридцати восьми, однако отсутствие волос, а главное — застывшее на лице высокомерие прибавляли Помпилио с десяток лишних. Расположившись в кресле — Валентин вытянулся за левым плечом хозяина, — адиген несколько секунд скучающе рассматривал алхимика, после чего жестом предложил ему стоять «вольно». Никогда раньше Андреас этого знака не видел, однако мгновенно сообразил, что это именно он. Или не он, но всё равно можно расслабиться.
— Теперь, когда ты знаешь, кто я, поговорим о тебе.
Голос у адигена оказался низким, довольно тяжелым, но приятным.
— Что э-э… вам угодно? — Мерса постарался взять себя в руки. В конце концов, это просто клиент. Необычный, но клиент.
— Мне угодна коробка патронов пятнадцатого калибра, снаряженных «красным стерчем». — Адиген с отвращением посмотрел на акварели. — У тебя есть?
— Э-э… Разрывные пули?
Помпилио повернулся к слуге и презрительно поинтересовался:
— Ему незнакомо алхимическое обозначение боеприпасов?
Валентин кашлянул, и на его лице возникло то брезгливое выражение, с которым он разглядывал акварели безвестного загратийского художника.
— Необходимо смешать красную ртуть и «порошок мстителя» в пропорции… — заторопился алхимик, понимая, что едва всё не испортил.
— Достаточно, — махнул рукой адиген. — А если мне нужно, чтобы «красный стерч» бил хвостом?
— Для этих патронов потребуется ствол из жезарского сплава, обычная оружейная сталь, даже лучшей марки, не подойдет. — Мерса окончательно освоился и отвечал уверенно, на ходу припоминая всё, что знал из военной алхимии. — Но если…
— Мне нравится, что он не упускает мелочи, Теодор. Прошлый кандидат не спросил о жезарском сплаве.
Мало того, что лысый адиген перебил Андреаса, так он еще и говорил о нем так, словно алхимика не было в комнате, совершенно не заботясь о соблюдении приличий и производимом впечатлении. Впрочем, Мерса еще ни разу не встречал кота, которого заботило бы мнение мышей.
— Прошлый кандидат сильно растерялся, мессер.
— Мне не нужны люди, которые теряются в самый неподходящий момент, Теодор, — назидательно ответил Помпилио. — Потому что именно в эти самые моменты они должны действовать максимально эффективно.
— Согласен, мессер.
— И дай мне пить. Я хочу пить. Я нервничаю, потому что твои кандидаты на поверку оказываются подозрительными личностями, знания которых не выдерживают критики. Неужели на всей Заграте нет толкового алхимика?
— Я не знаю, мессер.
Валентин извлек из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку, отвинтил крышку и протянул ее хозяину. По лавке разлился аромат превосходного коньяка.
Помпилио сделал глоток, улыбнулся и повторил. Теодор выразительно смотрел на алхимика, беззвучно произнося по складам: «Ну, ты и кретин». А временно оставленный в покое Мерса тупо изучал роскошное одеяние Помпилио.
На ценящей современную моду Заграте классический адигенский месвар считался архаичным, а ныне же, учитывая охватившее загратийцев раздражение, носить столь дорогую одежду было и вовсе небезопасно. Однако Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур плевать хотел на моду и осторожность. Его ярко-красный месвар украшала искусная золотая вышивка, которая могла бы много что сказать знающему человеку. Но Мерса к знающим не относился, для него узоры были просто узорами, и он любовался ими до тех пор, пока промочивший горло Помпилио не соизволил вернуться к разговору.
— Мерса!
— Теодор, он вообще слышит? Ты что, нашел глухого алхимика? Он плохо видит и вообще ничего не слышит?
— Мерса!
— Да? — Андреас стряхнул с себя оцепенение. — Извините, э-э… что вы сказали?
— Мне понравилось замечание насчет жезарского сплава.
В переводе с адигенского: «не такой уж ты кретин». Мерса приободрился и попытался наладить диалог:
— Адир — ценитель огнестрельного оружия?
— Не адир, а мессер, — сурово перебил алхимика Валентин. — Вы и в самом деле глухой?
Помпилио выпятил нижнюю губу.
— Извините, я…
— Мессер не ценитель огнестрельного оружия, — продолжил слуга, не обращая внимания на робкое бормотание Мерсы. — Мессер — бамбадао.
Алхимик осекся.
«Бамбадао? Это толстое, лысое и капризное существо? Этот наряженный в пух и перья чванливый дворянин?»
Мерса был далек от боевых искусств, однако знал, что учителя Химмельсгартна не видели разницы между простолюдинами и адигенами — безжалостным тренировкам подвергались и те, и другие. И титул бамбадао означал, что «толстый, лысый, капризный, высокомерный, наряженный в пух и перья дворянин» с честью преодолел такие испытания, на фоне которых даже выдуманная чиритами Преисподняя показалась бы курортом.
