Юрий Никитин - Фарамунд
— Тогда соснем до рассвета, — донесся из темноты мертвый голос. Громыхало ощутил, насколько бывший пленник измучен. — Утром... все... решим...
Послышалось падение тяжелого тела, хруст ветвей кустарника. Громыхало на ощупь опустился на траву. На листьях уже скапливалась холодная гадкая роса. Одежда быстро отсыревала, по телу пробежала дрожь. На миг ощутил себя дураком, что ушел с этим... В бурге сидел бы перед горящим очагом, грел бы уже не молодые кости.
И только сверкающий сундук с золотом позволил заснуть с неуверенной улыбкой.
Дрожь сотрясала все тело так, что стучали кости. Мокрая одежда прилипла, снизу гадостно воняло. Оказывается, ночью опустился в россыпь гниющих грибов, теперь все тело зудело, щипало и чесалось, а ядовитая слизь, казалось, проникла во внутренности.
— Ну, — выговорил он с трудом, — где... твое... запрятанное... золото?
Тусклый рассвет уже окрасил верхушки деревьев в цвет старого серебра. Небо оставалось серым, затянутым плотным слоем туч. В ветвях перекликались птицы. Фарамунд лежал под стволом могучего дуба, под ним прогибался толстый слой веток. Лицо его вспухло и покрылось кровоподтеками, один глаз едва проглядывал сквозь вздутые веки.
— Золото? — переспросил он.
Одним прыжком оказался на ногах, напряг и распустил мышцы. Громыхало раскрыл глаза шире. Еще вечером этот разбойник выглядел как умирающий, а сейчас будто заново родился, сильный и злой, как дикий кот.
— Да, золото, — повторил он. — Которое у тебя где-то закопано.
Фарамунд развел руками:
— Да нет у меня никакого золота. Погоди, погоди!.. Не вскидывайся. Да я тебя обманул. Но обманул... по мелочи. Это не обман, а... военная хитрость. Понял? Военные тайны нельзя доверять даже своим.
Дрожь тряхнула Громыхало сильнее. Внутренности свело, он ощутил боль в печени. В глазах вспыхнули белые искры.
— Ты... все соврал?
— Да, но...
Огромное тяжелое тело ринулось, как будто сквозь кусты на полном скаку метнулся громадный тур. Фарамунд не успел отстраниться, могучие пальцы ухватили его за горло. Они грохнулись, дыхание вылетели из груди Фарамунда со стоном: в спину больно ударил корень дерева.
Он хрипел, задыхался, в глазах потемнело, а в ушах послышался нарастающий шум. Не помня себя, он бил руками, куда-то тыкать сведенными судорогой пальцами. Когда уже совсем начал задыхаться, хватка на горле ослабела.
Руки удалось оторвать не сразу, но потом двумя свирепыми ударами сбил палача на землю, навалился сверху.
Из разбитого рта Громыхало текла струйка крови. Он попытался схватить его снова, Фарамунд снова ударил, сильно и жестоко. Руки палача бессильно упали вдоль тела на землю.
Фарамунд слез, прислонился спиной к дереву. Огромное тело палача лежало рядом, кровь медленно вытекала изо рта. Потом глаза медленно открылись, налитые кровью глазные яблоки повернулись, зрачки сузились, отыскали врага.
— Не спеши, — выдохнул Фарамунд хрипло. — Я мог бы тебя сейчас убить... Но я тебе говорю... Послушай меня!
Громыхало закрыл глаза. Лицо медленно старело, на глазах появились морщины, резче выступили широкие, как у гунна, скулы.
— Убей, — прошептал он. — Ты победил... Теперь убей!
— Не я победил, — ответил Фарамунд. — Мы оба победили!
Лицо Громыхало было серым, как пепел на пожарище.
— Никакого золота... нет. А там у меня были хотя бы кров и постель, кусок хлеба...
Фарамунд сказал убеждающе:
— Пойми, я тебя не обманываю. В главном. Разве я не мог тебя зарезать даже ночью, пока ты спал? Нет, теперь ты мне друг. У меня и у тебя есть золото! Но лежит пока что в чужих карманах. Я не разбойник, я служил Свену Из Моря. Но я не клялся ему служить, поклялся лишь не поднимать на него оружия, которое он мне вручил! Так что мы — свободные люди. Я не стану возвращаться к Свену. Мы с тобой сами отряд! И, если повезет, то построим себе крепость, а власть наша будет не на три деревушки, как у Свена!
Громыхало долго лежал, затем вздрогнул, вскинул руку, непонимающе посмотрел на рукав, по которому ползла липкая смердящая слизь. Выругался, отсел на толстый корень дерева.
— Дрянь...
— Это ненадолго, — сказал Фарамунд, хотя не знал, относится это к слизи, или к нему. — У нас будет и золото, и свой бург!
Громыхало вскинул лицо к небу. Сквозь тучи проглянуло слабое, как больной ребенок, солнце. Луч света упал на лицо палача. Он зажмурился, помолчал, а когда заговорил, Фарамунд вздрогнул от неожиданности.
— А в самом деле... Там в крепости я перестал на небо смотреть! Все глаза в землю, дабы не прогневать властелина... А ведь я — Громыхало, при виде которого враги трепетали, а кони пугались и сбрасывали седоков!.. Надо умереть с мечом в руке, а не с клистирной трубкой в заднице.
Он захохотал, а Фарамунд смотрел с изумлением. Палач выпрямился, откинулся назад, спина коснулась дерева. Грудь его оказалась еще шире, чем Фарамунду казалась в комнате пыток, а когда расправил плечи, Фарамунд подумал, что этому гиганту в двери крестьянских хат придется заходить боком.
— Я рад, — сказал Фарамунд с чувством. — Ты не поверишь, как я рад!
— Да ладно, — буркнул Громыхало. — Я тоже рад... что дал тебе в морду как следует!
Он неожиданно захохотал. Фарамунд потрогал разбитую скулу, где немилосердно саднило:
— Да, кулаки у тебя... железо мог бы ковать без молота!
— Кулаки у меня хорошие, — согласился Громыхало. — Но я все-таки предпочитаю боевой молот!
— Будет молот, — сказал Фарамунд твердо. — И золото будет!
Громыхало хмыкнул, не очень-то верил, но Фарамунд знал, что добудет. Ведь у Свена Лютеция на правах нищенки. Благородная прекрасная Лютеция, которая должна жить в самых прекрасных дворцах мира!
А для нее он добудет. И золото. И надежные стены.
Через неделю его отряд насчитывал десяток оборванцев, голодных и злых на весь свет, готовых на все. К концу второй недели они наткнулись еще на такую же шайку разбойников. Ни один не захотел уступить, а после схватки пятеро из уцелевших противников влились в его отряд. Чужих раненых дорезали, а своих Фарамунд к удивлению многих, но не Громыхало, велел оставить в ближайшем селе, дал одежды и денег, строго приказал местным лечить, не обижать, иначе, когда вернется...
Дважды нападали на обозы, а когда из городка за ними отправились в погоню два десятка хорошо вооруженных конников, ушли через лес только им ведомыми тропами, спустились к реке. Громыхало радостно заорал, ниже по течению виднелось с полдюжины коров, пара коз, а на покатом берегу чернели крыши наспех вырытых землянок.
Фарамунд кивнул:
— Да, нам мясо не помешает!
С радостными воплями понеслись со всех ног. Налетели с ходу, так торопились, что сдуру порубили даже коров, вместе с переселенцами. Двое мужчин отбивались отчаянно, с ними трое подростков, что тоже с горящими ненавистью глазами бросались на разбойников с вилами и косами. Двоих поранили серьезно, за что подростков тут же, остервенев, порубили на куски.
