Элиот Николс - Тень Стигии
Фаршированный каплун и правда был восхитителен, как, впрочем, и все остальные блюда на столе мамаши Илины: устрицы с горчицей, поджаренная на вертеле баранина, густая, остро пахнущая похлебка с плавающими по поверхности пятнышками золотистого жира, соленые овощи, орешки, уваренные в виноградом соку, сладкие варенья, цукаты… Стояли на столе и несколько кувшинов с винами — лучшими из тех, что хранились в погребке папаши Шаки.
Время от времени пробуя то или иное блюдо, Соня продолжала рассказ: о чудовищных грозах Перевала Судьбы, о таинственных Вратах, об Источнике и его могучей Силе, об удивительном народе, живущем возле Источника и ради Источника…
— Так этот горец, которого ты притащила с собой, он что, из того самого народа? — спросил папаша Шаки.
— Верно,— кивнула Соня.— И я хотела бы поговорить о нем с тобой.
— Что еще за горец? — поинтересовалась мамаша Илина.
— Его зовут Теранои,— принялась объяснять Соня.— Он посчитал, что жизнь в долине скучновата, вот и увязался за мной, чтобы выбраться в большой мир. Только он совершенный дикарь, ничего здесь не знает. Ему надо помочь, а то пропадет.
— О чем разговор, солнышко мое? — откликнулся папаша Шаки.— Хочешь, я предложу ему место на кухне?
— Попробуй,— ответила Соня,— только вряд ли он согласится. Понимаешь, прежде, чем прийти к тебе, я немного поводила его по Султанапуру, показала храмы, городской сад с фонтанами, квартал знати, базар — в общем, все, что обычно показывают чужеземцам. А когда мы пришли в порт, то он стал точно мальчишка какой-нибудь. В бухту как раз входил большой четырехмачтовый галеон, так этот горец уцепился за поручни на пристани и стоял неподвижно, пока корабль не причалил. И лицо у него при этом было такое, понимаешь…
— Понимаю,— улыбнулся папаша Шаки.— Я и сам, бывает, приду в порт, так сердце и защемит, хочется снова выйти в море, как когда-то… Да успокойся ты, мамаша,— сказал он Илине, видя, что та возмущенно округлила глаза и уже открыла рот, собираясь хорошенько отчитать его.— Это так, настроения, никуда я не собираюсь плыть. Не те уж мои годы… Да, а у этого парня, как видно, тоже душа моряка. Хочешь, я определю его на какой-нибудь корабль?
— К этому и веду,— ответила Соня.— Парень он ловкий, к морскому делу должен быстро приноровиться.
— Только вот не укачивает ли его? Я знаю не так уж мало людей, которые из-за морской болезни вынуждены были отказаться от ремесла моряка.
— Это вряд ли,— подумав, сказала Соня.— Мы от гирканской границы семь дней добирались сюда верхом. Он с непривычки уставал поначалу, но чтоб укачался… Нет, этого я не заметила. Только устрой парня на какого-нибудь честного «купца». Темные делишки — не для него.
— Я и сам никогда не имел дела ни с пиратами, ни с работорговцами,— гордо выпрямился папаша Шаки.— Ну, разве пару раз, когда совсем уж туго приходилось. Ладно, через седмицу или чуть позже отсюда в Акит пойдет карака. Капитаном на ней мой хороший знакомый, Вансу, по прозвищу Кот. Он наполовину туранец, а наполовину кхитаец. И честный человек, что довольно странно при таких предках. Вот к нему-то я и устрою твоего парня.
— Не удивлюсь, если окажется, что ты знаком со всеми капитанами, что плавают по морю Вилайет! — восхитилась Соня.
— Ну, не со всеми, разумеется,— ответил старый моряк, донельзя довольный похвалой,— однако знаком со многими, это уж точно. Ну ты, впрочем, меня перещеголяла: с самой принцессой Акивашей дружбу завела!
— Это уж действительно! — поддержала мужа мамаша Илина.— Ведь легенду про эту принцессу любой малец знает, а ты вот с ней с живой встретилась. Кто другой расскажи такое, я бы еще не поверила… Так ей, говоришь, наскучило жить за эти тысячи лет, ключ искала, чтобы ход на Серые Равнины открыть? Великий Митра, о каких только чудесах не услышишь!
Соня положила на стол маленькую темную шкатулку.
— Вот здесь этот ключ и лежал,— сказала она. Мамаша Илина осторожно взяла шкатулку в руки и принялась рассматривать со всех сторон.
— Надо же, а на вид — обычная коробочка, и ничего в ней волшебного.
— Теперь-то так оно и есть,— кивнула Соня.— Можешь положить в нее серьги, или перстень, или небольшое ожерелье. Я не шучу, возьми ее себе.
— Да ты что, ведь это память такая, как можно? — запротестовала мамаша Илина.
— Вот и возьми на память,— серьезно сказала девушка.— А мне она совершенно ни к чему. Тому, кто всегда в пути, нельзя обременять себя лишними вещами. А если уж мне и понадобится какой-нибудь предмет, чтобы пробудить воспоминания, так я достану свой метательный нож. Он побывал со мной не в одном десятке переделок, так что воспоминаний на целый вечер хватит, да еще и останется. Знали бы вы, как эта Акиваша его боялась!
— Да уж, хуже железа и серебра для таких, как она, ничего нету,— согласился папаша Шаки.
* * *Через день, несмотря на уговоры мамаши Илины остаться погостить, Соня покинула Султанапур. Жеребец песочной масти, отнятый ею у гирканского разбойника, ровной нетряской рысью уносил свою новую хозяйку на юг — туда, где лежали большие торговые города Турана: Акит, Аграпур, Хоарезм. Кольчуга и плащ с капюшоном, который прикрывал верхнюю часть лица, заставлял встречных, не так уж редко попадавшихся на этой горной дороге, думать, что это едет молодой воин: то ли наемник, ищущий службы, то ли чей-то посланец с письмом. Лук и колчан со стрелами, прикрепленные к седлу, да меч со странной длинной рукоятью, висевший на поясе, заставляли их укрепиться в этой мысли. Меч, добытый в пещерах хейворков, Соня решила оставить: он пришелся ей по руке.
Где-то далеко слева слышался рокот морского прибоя, а самого моря не было видно из-за высоких прибрежных дюн. Дробно стучали по дороге копыта жеребца. Пустынный жаворонок, трепеща крылышками, неподвижно висел в воздухе и пел свою нежную песенку — день выдался погожий..
— Знаешь что,— сказала Соня скакуну,— пожалуй, я буду звать тебя Рыжим. Ты, конечно, не такой рыжий, как я сама, но все-таки…
Будто поняв ее, конь игриво мотнул хвостом и пошел резвее…