Константин Калбазов - Несгибаемый
– Митька, подь сюды, поможешь, – заглянув в комнату, позвал купец.
– Он занят, Захар Силантьевич, – вежливо отбрил купчину Петр, ткнув в бок дернувшегося было на зов парнишку.
– Ну дык ты поди сюда, – не унимался купец.
– Так и я занят.
– Ты просто стоишь.
– Не просто, а присматриваю, чтобы мой ученик все ладно сделал.
– Я вам плачу…
– Ты, Захар Силантьевич, нам платишь за то, чтобы мы тебе электричество в доме наладили. Вот мы свое дело и делаем. А со своим хозяйством, будь добр, сам разбирайся.
Нет, если бы тот подошел по-человечески и попросил помочь, то никаких вопросов, Петр помог бы. Но купец решил, что раз он им платит, значит, эти двое чуть ли не его дворовые работники и он может ими помыкать. Ошибочка. И лучше бы ему это понять и не лезть в бутылку.
– Л-ладно. Посчитаемся еще.
А кстати, неплохая идея. Больше половины работы Петр и его помощник уже сделали. И не мешало бы купцу выплатить им вторую половину. А ну как решит зажать денежку? Так ведь и в суд на эту наглую морду не подашь. Договора-то нет. Вот так заявит купец на белом глазу, что выплатил все сполна и на него, уважаемого горожанина, наговаривают. А то и вовсе скажет, что знать не знает, о чем речь, и Петр у него ничего не делал.
Сталкивался уже Пастухов с подобным в своем мире. И не раз. Нет, с ним-то такого не случалось. Потому как у него свои машины ремонтировали все больше простые трудяги, среди которых подобные жмоты редкость. Потому как и сами свою копейку по́том и мозолями зарабатывают, и к чужому труду уважение имеют.
А вот среди предпринимателей разной руки придержать плату за проделанную работу, а то и вовсе кинуть – это в порядке вещей. Встречаются просто жадные. И деньги у них есть, но вот так взять и отдать тем же штукатурам разом сто тысяч просто рука не поднимается. И начинает такой заказчик тянуть резину, выплачивая долг целый год.
Именно памятуя об этом, Петр и запросил у купца половину оплаты авансом. Но похоже, не помешает закрыть финансовый вопрос теперь же. Пока он может еще надавить на Заболотного, а то потом как бы поздно не было.
– Захар Силантьевич, кстати, как насчет того, чтобы рассчитаться? – окликнул Петр купца, уже выходившего из помещения.
– А ты что же, работу закончил, чтобы расчет просить?
– Захар Силантьевич, ты уж меня прости, но просят тебя пусть те, кто от тебя в зависимости какой. А я тебе просто говорю: либо ты заплатишь сейчас и сполна, либо я собираю свои вещички и ухожу.
– Это как это? А задаток?
– А задаток я уже вполне отработал. И даже больше того. Так что с моей стороны все по-честному.
– С чего это ты вдруг?
– А с того, что слова твои мне не понравились. Вдруг решишь, что меня, как тех инородцев, можно объегорить.
– Ты, Петька, за словесами-то следи. Не тебе, голоштанному, в моем купеческом слове сомневаться.
Вообще-то купцу за сорок, и он как бы Петру в отцы годится. Но это не имеет никакого значения. И спускать ему Пастухов не собирался.
– Во-первых, не Петька, а Петр Викторович. Родовитые дворяне меня по имени-отчеству величают, и тебе, купцу, не зазорно будет. Во-вторых, это не я, голоштанный, к тебе пришел, а ты ко мне, знать, я все же мастером слыву, а не рванью подзаборной. Ну и в-третьих, я никогда не беру на себя больше, чем могу унести.
– А как насчет слова твоего? Чего оно стоит?
Вроде и извиняться не собирается, но и Петькой уже не величает. Ладно. И то прогресс. Но все же поймал, зараза. Можно сказать, подсек на крючок. Потому как репутация в нынешней России очень много значит. И кстати, за Заболотным еще не водилось такого, чтобы он дурачил кого в Красноярске. Инородцев в тайге – дело иное. Ну так на то и купец, пробавляющийся пушниной.
– Мое-то слово крепко, – вынужден был ответить Петр.
– Ну так и держи его. Уговор был половину вперед, другую – когда закончите.
А что тут еще скажешь? Оно вроде как и наглеца на место поставил, и в то же время сам повязан. Нет, если бы не Митя, то плюнул бы Петр и на репутацию, и на заработок. Но он действительно хотел помочь семье Аксиньи за заботу да за ласку. И вообще, будучи воспитанником детдома, он не мог не уважать эту женщину. Выбиваясь из последних сил, она тащила на себе четверых, даже не помышляя избавиться хотя бы от одного. А ведь эту Россию подкидышами не удивить.
А репутация Петра, как по наследству, перейдет Мите, который сейчас в семье за главного мужика и добытчика. Так что гордость гордостью, но и про парня забывать не следует. А что до купца, так ведь не всегда в лоб-то надо. Порой и подумать не грех. Оно ведь не больно.
После обеда работа была закончена. Затопили топку в «стирлинге», обождали немного, пока прогреется горячий цилиндр. На улице хотя и солнечно, но февраль месяц и морозец давит, а потому разница температур в цилиндрах значительная выходит и греть долго нет надобности.
Петр взялся за маховое колесо машины, качнул пару раз и от души крутнул. Оно провернулось сначала с натугой. Потом сделало полный круг, еще, и еще, и постепенно начало набирать обороты. Несколько секунд, и «стирлинг» весело застрекотал. Когда подключили привод динамо-машины, обороты было упали, но лишь на мгновение, потому что практически сразу частота вращения стала прежней. Лампочка под потолком весело загорелась, освещая полутемное помещение машинного сарая.
– Ну вот, хозяин, принимай, – удовлетворенно произнес Петр. – Пару раз за вечер подбросите дровишек, а там и ко сну отходить время подойдет.
– Хорошая работа, – удовлетворенно кивнув, произнес купец.
– А по-другому и не можем. С тебя еще двадцать рублей.
– Я помню, Петр, не переживай. Только тут дело такое, поиздержался я малость. Ты уж не обессудь, но я с тобой потом посчитаюсь. Пора нынче горячая подходит, в тайгу ехать надо. Все в товар вложено.
На «Петра» обижаться не стал. Это же не «Петька», а вполне даже уважительно. А вот в остальных словах купца усомнился. Двадцать рублей – это для рабочего сумма довольно серьезная при его месячном заработке в тридцать рублей. И это для нормального рабочего, не белой кости, мастерового, но и не подмастерья или какого никчемного. А у Захара Силантьевича разница на одной только соболиной шкурке минимум тридцать рублей составляет, а то и всю сотню.
– Уверен, Захар Силантьевич?
– А ты в моем слове сомневаешься?
– Да как бы часа три назад ты иное сказывал. Про крепкое купеческое слово поминал.
– Да как ты… Да я тебя…
– Все-все-все, Захар Силантьевич, не серчай. Потом – значит, потом. Вот как скажешь, так и будет, – забрасывая на спину ранец с инструментом и направляясь на выход, согласился Петр.
– Вот то-то же, – самодовольно буркнул купец в спину уходящему.
