Из глубин - Вера Викторовна Камша
3
– Что происходит в городе? – Первый маршал Талига смотрит на встречающего его теньента. Вороной конь зло прижимает уши и долбит копытом плиты двора. Смуглые солдаты в беретах молчат и ждут. Чего?
– В городе волнения, – объясняет теньент Давенпорт. Он командует ночным караулом и знает, что творится в столице, то есть ему кажется, что знает. – Они охватили Нижний город…
– Тогда почему вы в казармах?
Почему? Чарльз не знает ответа, но он слышал, как полковник Ансел спорил с Мореном, а потом прошел к коменданту. Через десять минут Ансел вернулся и скучным голосом отчитал сержанта за дурно вычищенные мушкеты. Ворота закрыли, солдат погнали на плац. Гарнизон Олларии под несмолкающие колокольные вопли отрабатывал парадные повороты. До одури, до полного отупения.
Из-за стены тянуло дымом, орали взбудораженные птицы, по синему небу ползли черные полосы. Кто-то колотил в ворота, громко и отчаянно. Колотил и кричал, а они маршировали. Потом трубачи заиграли отбой, настало время ужина, и они отправились ужинать… Килеан-ур-Ломбах аккуратно резал ножом жареное мясо и говорил о диспуте в Нохе и о парадных алебардах нового образца, Морен отвечал, Ансел хмуро слушал, что делал он сам, Чарльз не помнил. Может, даже ел.
«Почему вы в казармах?» Бесстрастное лицо, ровный голос, белые парадные перья, а перчатки черные, походные. Чарльз Давенпорт первый раз видит Кэналлийского Ворона так близко. На Первом маршале Талига шикарный, с иголочки, мундир и белый плащ, из-за атласного плеча таращится встрепанный мальчишка в кирасе. Кирасы и на сопровождающих Ворона кэналлийцах, но сам герцог не унизился до забот о собственной шкуре.
– Господин комендант не счел нужным. – Килеан-ур-Ломбах – снулая рыбина, дурак, зануда, очень может быть, что подлец, но он старший. Старший, раздери его кошки! Что останется от армии, если наплевать на приказы? А что останется от совести, если выполнять все, что велят?
– Где он? – Небо за спиной Алвы отливает багровым, муторно и тревожно пахнет гарью.
– В своих апартаментах. – Господин комендант велел его не беспокоить, но говорить об этом нельзя. Истинная правда тоже бывает доносом.
– Прекрасно. – Равнодушный взгляд, ровный голос, и кто только сказал, что у южан все написано на лице? – Поднимайте людей, теньент. Приказ Первого маршала. Идемте, Ричард, поговорим с господином комендантом Олларии.
Ричард? Конечно же! Ворон взял в оруженосцы сына Эгмонта Окделла, и тот пошел. Год назад младший Рокслей от этой новости чуть с моста не свалился, теперь все привыкли.
Сын мятежника растерянно вертит головой. Откуда ему знать, где комендантские апартаменты? Чарльз хочет показать, но герцог отмахивается от помощи, как от уличной собачонки.
– Я знаю дорогу, теньент. – Белые перья и черные перчатки, безупречная вежливость. Крик или пощечина не унижают, унижает пренебрежение. Кто Алва такой, чтоб судить о других, судить и выносить приговор?! Корнет Окделл тоже задирает голову и крутит носом. Куда ворон, туда и воробей.
– Через полчаса гарнизон должен быть готов, – велит господин Первый маршал. – Одежда – парадная, кирасы и шлемы – боевые.
Хлопает дверь, это выскочили полковники. Оба. Кто им сказал? Караул вот он, здесь…
– Полковник Ансел, полковник Морен, прошу за мной, – Алве не до младших офицеров, начальству тем более, они уходят вчетвером, надо полагать, к Килеану.
Если б не Ансел с Мореном, Чарльз не удержался бы, ответил, и гори все закатным пламенем, но время упущено. Для слов, не для выстрела. Захоти кто всадить в Ворона пулю, это труда не составит…
Давно прошедшая ночь в Олларии не была сном, и памятью тоже не была, память хотя бы иногда замолкает, а оборванный разговор таскался за Чарльзом Давенпортом, как неотвязный сказочный пес – пинай, не пинай, не прогонишь. Оставалось либо попытаться уснуть, либо, наоборот, встать, но что делать среди ночи в придорожной гостинице? Вином и девицами запасаются с вечера, а разбудить Валме? Что он ему скажет? Что второй год держит в руке невидимый пистолет и думает – нет, не о том, чтоб выстрелить, о том, что не следует поворачиваться спиной к тем, кого оскорбляешь…
Отогнавшему жгучую память стуку теньент обрадовался несказанно, кто угодно, только б рассеялся валящий из прошлого, будто из трубы, горький дым. Давенпорт повернул ключ, и не подумав спросить, кого принесло, но это оказался Марсель, совершенно одетый и отчего-то с чернильным прибором.
– Ставлю вас в известность, – объявил он, переступая порог, – что сейчас будет шадди, через час завтрак, а еще через час я отбываю в Тронко, а рэй Кальперадо – в Фельп к маршалу Лэкдеми.
4
Глупо звякнули вилы. Конюхи закончили работу, и Робер кивнул – уходите. Здоровенные дядьки бочком скользнули за дверь, казалось, они боятся не столько Моро, сколько чего-то, чего сами не понимают. Иноходец тоже многого не понимал и еще большего боялся. Боялись многие – заливающие страх вином солдаты, ошалевшие от ужаса горожане, шарахающиеся от людей псы. Боялись и ждали то ли зимы, то ли беды, то ли того и другого.
– Никола, – окликнул Робер, предвкушая очередной неприятный разговор, – принесите воды. Я его держу.
Карваль без лишних слов приволок четыре ведра, вылил в каменную колоду и поспешно отступил. Робер выпустил недоуздок, Моро передернул ушами, но к воде не потянулся. Не хотел, чтобы видели его пьющим, сдавшимся, сломленным, людям бы такую гордость и такую верность! В последний миг Эпинэ сдержал желание растрепать смоляную гриву. Нет, Повелитель Молний не боялся, что конь его покалечит, просто это было чем-то, на что он не имел права. Все равно что лезть с любезностями к жене угодившего в беду друга… Может быть, потом, когда он расплатится с долгом, он и попробует приласкать Моро. С разрешения хозяина…
– Идемте, Никола. Что нового? Дождя нет?
Сейчас Карваль в сотый раз спросит, когда они вернутся в Эпинэ, и в сто первый услышит про присягу, хотя дело не в ней. Нельзя бросать столицу на милость обалдевшего от победы вертопраха и падальщиков, которых становится все больше
– Нет, Монсеньор, – лицо Карваля стало еще более жестким, – дождя нет. Пришлось повесить пятерых мародеров, на сей раз из полка Окделла. Бывшие люди Люра.
Пятерых поймали, а пять тысяч живут в свое удовольствие. Леворукий, ну как объяснить Альдо, что король в своей стране не завоеватель, а хозяин?! Грабят те, кто не
