История Золушки - Макс Мах
* * *
По правде сказать, после такой ночи, да еще с предутренним «приступом страсти и нежности», спать следовало как минимум до полудня, а лучше и вовсе до полдника. Но куда там! В замке графини Дуглас жизнь подчинялась строгому, раз и навсегда установленному распорядку, так что к завтраку подняли, что называется, ни свет ни заря. Но истребителя зоны ПВО такой малостью, как побудка по тревоге, из седла не вышибешь. Пилоты и по три раза за ночь, бывает, в небо уходят, и не сказать, чтобы все и повсеместно соблюдали накануне предписанный армейскими лекарями режим дня. Не говоря уже о безалкогольной диете и половом воздержании. Приходилось и Кире, чего уж там, летать в «остром послебанкетном состоянии». И после скоротечной случки бывало тоже. И ничего – жива пока. А в небе «после этого дела» и леталось, следует сказать, как-то с подъемом. Что называется, с огоньком.
– Доброе утро, Мария Антоновна! – поздоровалась Кира, подходя к накрытому столу.
– Доброе утро, Кира Дмитриевна! – чопорно поклонилась графиня Дуглас и с достоинством опустилась на отодвинутый лакеем стул с высокой спинкой. – Здравствуй, Яков! Выглядишь неплохо…
Последнее замечание прозвучало несколько задумчиво и как будто даже с намеком на осуждение. Но, как тут же выяснилось, графиня Дуглас жила в простом и ясном мире – без политесов и прочих куртуазностей – и до намеков никогда не опускалась.
– Простите? – чуть нахмурился Львов.
– Господа! – по давней традиции в обществе чиновников и офицеров обоего пола говорить следовало, используя обращение «господа», без какого-либо упоминания дам. И этому правилу, как заметила Кира, Мария Антоновна следовала неукоснительно.
– Господа, полагаю, вы не уронили чести русского оружия? – спросила она строго.
– Никак нет! – слова сорвались с губ даже раньше, чем Кира сообразила, что несет. Но, с другой стороны, каков вопрос, таков и ответ, не правда ли?
– Как можно! – почти в унисон Кире отрапортовал со своей половины стола поручик и для подтверждения солдатской бравады, как и требовал особый офицерский шик, выкатил глаза, поедая дурным солдафонским взглядом «старшего по званию».
– Ну, значит, ты просто крепкий мужик, Яшенька! – Как ни в чем не бывало улыбнулась графиня. – И вы, Кира Дмитриевна, тоже молодцом. А то я уж, грешным делом, сомневаться стала. В мои-то годы на утро завсегда тени под глазами… и вообще… – повела она рукой, обозначая этим свое абстрактное «вообще».
– Ах, вот вы о чем! – Улыбнулась Кира, включая «стерву». – Вы бы, Мария Антоновна, очки надели, сразу бы все и разглядели! У Якова Ивановича вона – и синяки под глазами, и нездоровая бледность лица имеет место быть. У меня, чаю, при ближайшем рассмотрении, вид ненамного лучше. Но в полумраке, да без очков…
Графиня прищурилась и словно бы языком во рту шевельнула – за крепко сжатыми зубами. Оценивала, видать, сказанное. Решала – обижаться или «ну ее, дуру молодую».
– Уела! – рассмеялась неожиданно, разом разрушая сложившийся уже было образ. – Бон аппетит, господа! Каша стынет, да и вообще!
Но это «вообще» – к завтраку относилось лишь косвенно, в том смысле, что с приемом пищи следовало поспешить, потому что дел еще немерено, а время не стоит, а бежит. И это еще хорошо, если только бежит, а ну как летит?
Не успели допить чай с коричными плюшками, а уже «труба зовет». Набежали неизвестно где прятавшиеся до времени девки, и Кира попала в маленький женский рай, не без намека, впрочем, на существование такого же специального ада. Ее мерили портновскими метрами, заставляя принимать разнообразные, иногда и весьма двусмысленные позы, и рассматривали на свет, словно банкноту или ювелирный камень, полируя Кире между делом ногти на руках и ногах и отпаивая горячим шоколадом и коньяком. Ее, словно безропотную куклу в сладких девичьих снах, наряжали в шелка и атлас, стягивали корсетами на китовом усе и втискивали в высокие сапожки на шнуровке и высоких каблуках.
– Гардероб прошлогодний, – Мария Антоновна сидела в кресле, наблюдая за процессом и даже отчасти им дирижируя, – но мы его сейчас несколько обновим по последним журналам, и будет, как надо. Хорошо еще, вы, капитан, ростом и комплекцией от Дарены не сильно отличаетесь, однако волосы коротковаты! Я права?
– Может быть, парик? – спросила одна из девушек.
– А кто эта Дарена? – полюбопытствовала Кира, начинавшая люто ревновать хозяйку брошенного в замке «за ненадобностью» гардероба.
– Дарья Апраксина – супруга графа Павла Никитича… Парик? – задумалась графиня. – А что у нас есть подходящего?
– Если не трогать брови и лобок, – без тени смущения ответила давешняя молодица, – я бы предложила «хозяйку осени».
– Рыжеватая шатенка, – кивнула Мария Антоновна.
– Темно-рыжая, – осторожно поправила женщина. – И завить крупными локонами…
– Да, возможно… – задумалась графиня. – Несите «хозяйку осени», будем примерять!
Парик вскоре принесли, примерили на Киру, заставив ее так и эдак крутиться перед ростовым зеркалом. Затем причесали «на первый случай», но никому получившаяся прическа не понравилась, хотя, по мнению Киры, так восхитительно она никогда в жизни еще не выглядела. Но здесь и сейчас она ничего не решала, поэтому Киру причесали еще раз, но уже по-другому, и снова, и так несколько раз подряд, пока строгое жюри в лице графини Дуглас не пришло к выводу, что это именно то, что доктор прописал. Ну а потом Киру еще долго – не менее получаса – отмачивали в ванне, наполненной светло-зеленой хвойной водой, и умащивали бог знает какими бальзамами и притираниями, наводя в паузах между тем и этим последний глянец на ногти и кожу лица. Затем последовали примерка «нового платья короля» и генеральная репетиция, предшествовавшие обеду, и последняя подгонка всего и везде сразу после трапезы.
Все это время Кира чувствовала себя одной из тех дорогих кукол, от которых она с такой поспешностью отказалась в детстве, променяв их на модели аэропланов и автомобилей, а позже на совершенно изумительное духовое ружье, из которого то и дело хочется пострелять. Тем не менее, будучи девочкой, она все-таки представляла себе все прелести игры в куклы. Кукол можно было одевать в разные красивые платья, знакомить с другими куклами и даже выдавать их замуж,
