David Eddings - Вор и Книга Демона
Впрочем, при всем этом его загробная жизнь была не так уж плоха. Он пребывал в тепле и сытости, и у него была Эмеральда, с которой можно поговорить. Ему должно было хотеться, чтобы тут где-нибудь поблизости можно было выпить Набьорова меда или чтобы иногда к нему заходила какая-нибудь девушка вроде той, с озорными глазами, из таверны Набьора, но со временем все это постепенно утрачивало свою значимость. Он слышал немало жутких историй про загробную жизнь, но чувствовал, что, если хуже, чем сейчас, не станет, он может приспособиться к смерти здесь — Альтал понимал, что «приспособиться к жизни здесь» не совсем соответствует его нынешнему положению. Единственное, что не давало ему покоя, — это отсутствие всякой возможности разыскать человека, который его убил. Поскольку теперь он стал бесплотным призраком, он не сможет разорвать негодяя на куски. Но потом он подумал, что может своими появлениями преследовать противника, а это, возможно, даже лучше, чем просто его зарезать.
Альтал сомневался, удастся ли ему убедить Эмеральду согласиться на это. Он мог бы пообещать, что после того, как он затравит своего убийцу до смерти, они снова вернутся в загробную жизнь, но он был почти уверен, что она не станет придавать большого значения обещаниям призрака человека, прославившегося тем, что лгал при каждом удобном случае. Хорошенько все обдумав, он решил, что не станет делиться этими соображениями со своей пушистой соседкой.
И вот солнце снова осветило макушку мира, и мысль о жизни после смерти начала постепенно таять. Вечная темнота способствовала размышлениям о загробной жизни, но выглянувшее солнце словно воскресило Альтала.
Теперь он мог довольно бегло читать Книгу и находил ее все более и более интересной. Однако его волновала одна мысль. Однажды весной, под вечер, он прикоснулся к Книге и взглянул на Эмеральду, которая, казалось, спала, лежа на столе рядом с Книгой.
— Как его настоящее имя?
Она открыла свои зеленые заспанные глаза.
— Чье имя? — спросила она.
— Того, кто написал Книгу. Он никогда не говорит о себе и не называет себя.
— Он Бог, Альтал.
— Да, я знаю, но какой? Во всех землях, где я был, есть свой собственный бог — или боги, — и у них разные имена. Книгу написал Хердос — бог Векти и Плаканда? А может быть, Апвос, бог Экуэро? Как его зовут?
— Конечно, Дейвос.
— Дейвос? Бог Медайо?
— Разумеется.
— Народ Медайо — самые глупые люди в мире, Эмеральда.
— Ну и что?
— Подумай: люди, поклоняющиеся истинному Богу, должны быть более разумными.
Она вздохнула.
— Это один и тот же Бог, Альтал. Неужели ты этого до сих пор не понял? Векти и плакандцы называют его Хердосом, потому что для них важнее всего стада овец или коров. Экуэрцы называют его Апвосом, потому что их внимание обращено в основном к озерам. Медайцы — самый древний народ в этой части света, и они принесли это имя с собой, когда впервые пришли сюда.
— Откуда они пришли?
— Издалека, с юга. После того как они научились пасти овец и сеять хлеб. Пожив немного в Медайо, они распространились на остальные земли, и люди в этих землях стали называть Бога по-другому.
Она встала, потянулась и зевнула.
— Давай закажем сегодня на ужин рыбу, — предложила она.
— Рыба была вчера вечером, и позавчера тоже.
— Ну и что? Я люблю рыбу, а ты?
— Да, рыба — это, конечно, неплохо, но она немного надоела мне после того, как мы три недели подряд ели ее по три раза в день.
— Тогда сам заказывай себе ужин, — рассердилась она.
— Ты прекрасно знаешь, что я пока не умею это делать.
— Тогда ты будешь есть то, что я поставлю на стол, верно?
Он вздохнул.
— Рыбу? — спросил он покорно.
— Великолепная идея, Альтал! Я так рада, что ты об этом подумал.
В Книге было много такого, что было непонятно Альталу, и они с Эмеральдой провели немало счастливых вечеров, разговаривая об этом. Кроме того, много времени они посвящали играм. Эмеральда все-таки была кошкой, а кошки любят играть. Когда она играла, то напускала на себя какую-то серьезность, что делало ее совершенно очаровательной, и ее присутствие доставляло Альталу немало удовольствия. Порой во время игры она совершала такие глупости, что они казались почти человеческими. Задумавшись об этом, Альтал пришел к выводу, что глупость присуща только людям. Животные в основном слишком серьезно относятся к самим себе, чтобы в них можно было заподозрить что-то смешное.
Однажды, когда он сидел, напряженно глядя в Книгу, краем глаза он заметил легкое движение и понял, что это Эмеральда подкрадывается к нему. Он не стал обращать на нее внимания, а она продолжала красться к нему по полированному полу. Он знал, что она приближается, и был готов к тому, что она набросится. Повернувшись вполоборота, он поймал ее обеими руками в воздухе. Затем последовала обычная шутливая перепалка, после чего он прижал Эмеральду к своему лицу.
— О, как я люблю тебя, Эмми! — сказал он. Она отдернула свою мордочку от его лица.
— Эмми? — прошипела она. — ЭММИ?!!
— Я заметил, что люди так делают, — попытался объяснить он. — Пожив какое-то время вместе, они начинают называть друг друга ласкательными именами.
— Поставь меня!
— Не обижайся так.
— Надо же — Эмми! Поставь меня, или я разорву тебе уши когтями!
Он был уверен, что она не сделает этого, но опустил ее на пол и слегка погладил по голове.
Она повернулась к нему боком, вздыбив шерсть и прижав уши. И затем зашипела на него.
— За что, Эмми? — спросил он в притворном изумлении. — Что я такого сказал? Я просто удивлен твоей реакцией.
Тогда она начала ругаться на него, и это действительно его удивило.
— Ты и вправду сердишься?
Она снова зашипела, и он рассмеялся.
— О, Эмми, Эмми, Эмми! — нежно сказал он.
— Что, Алти, Алти, Алти? — ответила она язвительно.
— Что? Алти?
— Что слышал! — сказала она. Потом села на кровать и надулась.
В тот вечер он ничего не получил на ужин, но чувствовал, что это, возможно, того стоило. Теперь у него был способ ответить ей, когда она начинала разговаривать с ним надменно. Стоило назвать ее «Эмми», и вся спесь моментально слетала с ее мордочки, уступая место бессловесной ярости. Альтал взял это средство на заметку, чтобы пользоваться им в будущем.
На следующий день они помирились, и жизнь пошла обычным чередом. В тот вечер она закатила ему на ужин настоящий пир. Он понял, что это был жест примирения, поэтому расхваливал кушанья после каждого съеденного кусочка.
Потом, когда они улеглись спать, она довольно долго умывала ему лицо.
