Виктория Угрюмова - Голубая кровь
Барабанщики были по пояс обнажены, и Аддон не просто отчетливо представлял, а ясно видел, как ходят под бронзовой, загорелой кожей могучие мышцы, как пот струйками стекает по спинам, как взлетают и мерно опускаются на туго натянутую кожу била, которыми при желании можно и убить.
Рокот барабанов и вой стрел, которыми палчелорские лучники поддерживали наступление своих союзников, делали это зрелище запредельным, неправдоподобным и бредовым.
Килиан очнулся только тогда, когда один из мехолнов, пронзенный его дилорном, тяжело повис на древке, содрогаясь всем телом, но не желая отдавать оружие убившему его врагу.
Килиан давно заметил, что пронзить человека мечом или копьем относительно легко и это сумеет всякий, даже ребенок. А вот выдернуть оружие назад гораздо труднее, словно тело убитого навсегда хочет оставить себе предмет, который лишил его жизни. Словно это его законная добыча, оплаченная пролитой кровью.
Молодому человеку пришлось упереться ногой в неповоротливое тело варвара, чтобы спихнуть его с дилорна. Руки оказались испачканы красным и липким, а вытирать их было уже некогда: рядом вырос еще один бородатый варвар. Его глаза сверкали веселым безумием. В зубах он держал не то короткий меч, не то длинный нож; за спиной его торчал крепко привязанный топор. От него терпко и тошнотворно пахло зверем, кровью, солнцем и чем-то кислым, похожим на вино.
Килиан едва уклонился от длинного выпада
/Это не руки, это какие-то плети. Так и до солнца можно дотянуться… Куд-да это ты направился?!/ И пронзил мехолна мечом. Он держал клинок в левой руке, и противник даже не понял, как это произошло. Удивленно покрутил головой, издав от неожиданности и боли странный скрипящий звук, но Килиан столкнул его вниз и услышал, как содрогнулся деревянный настил, когда на него тяжело свалилось истекающее кровью тело.
Затем по доскам затопотали ноги, и молодой человек передернул плечами. Он не завидовал варвару, если тот остался жив.
Где-то справа — у него не было времени, чтобы оглядеться как следует, — раздался истошный, душераздирающий вопль. Это опрокинули на головы наступающим огромный медный котел с кипящей водой.
Обваренные воины Омагры переспелыми плодами шлепались на землю и катались по ней, дергая ногами и закрывая руками лица, с которых клочьями слезала кожа.
Килиан не жалел врагов, но ему было не по себе, когда он представлял, каково это — попасть под обжигающий водопад и моментально лишиться всего — собственного лица, зрения, а может, и рассудка.
Визжащих, стонущих, корчащихся во влажной грязи несчастных затоптали свои же, приставляющие к стенам Каина новые лестницы.
Но вот захрипел один из лучников-тезасиу, скрюченными пальцами вцепившись во что-то длинное и темное у себя над ключицей. Он шатался на узком выступе, а затем рухнул вниз с тем грохотом, какой обычно издает тело, которое душа успела покинуть уже во время этого стремительного полета.
Словно в подтверждение этих грустных мыслей, снизу донесся короткий сдавленный вскрик. И тут же прервался.
Это потом жители Каина станут оплакивать своих погибших, а пока их дело — помогать живым. Помогать хотя бы своей выдержкой и хладнокровием.
Если теперь же спуститься вниз, под навесы, и заглянуть в суровые и сосредоточенные лица женщин, которые кипятят воду, перевязывают раненых, подают наверх холодное питье для защитников и укладывают в колчаны стрелы, невозможно будет догадаться, чьего сына или возлюбленного похитил коварный Ягма. Все они одинаково решительны, спокойны и отрешены. Они словно не здесь.
Это уже после они будут с криками бросаться на тела убитых, осыпать бесконечно дорогие лица мелкими бессчетными поцелуями, — растрепанные, заплаканные, в разодранных одеждах, с постаревшими и некрасивыми лицами. Потому что потом они будут вдовами.
А сейчас эти женщины такие же солдаты Аддона Кайнена, как и те, что стоят на стенах. И они не имеют права на такую роскошь, как тоска по погибшему.
И никто не мог видеть, как седой старик, на чьем поясе висели пустые узорчатые ножны, никогда не знавшие меча, закрыл лицо руками. Он не хотел знать, что происходит на поле боя у крепости Каин, но не мог не знать этого.
Красноглазый великан корчился от хохота, размахивая палицей.
И странные тени подкрадывались к нему сзади, постепенно окружая его стеной, преодолеть которую не мог ни смертный, ни вечно живущий…
7
— Я не совсем понимаю отца и совершенно отказываюсь понимать царя Баадера, — сообщила Уна, перевязывая незнакомому воину руку. — Вот, — обратилась она уже к раненому, — до следующих праздников наверняка заживет.
Ей приходилось напрягать голос, потому что крики атакующих и торжествующие вопли воинов Кайнена, свист и гудение стрел, глухие удары топоров, стук дротиков, вонзающихся в плетеные щиты, — все это создавало мощнейший звуковой фон, на котором обычная речь просто терялась.
Кто-то стонал за ее спиной; кто-то заходился криком от жгучей боли. Крик был тонкий и тянулся на одной ноте, терзая и слух, и сознание. Отчего-то было противно.
— Я никогда не видел такой красивой девушки, как ты, — невпопад отвечал паренек, краснея. — И никогда не целовал такую девушку. И любую другую девушку тоже. Я бы не говорил об этом…
— Но идет сражение, и просто грех не воспользоваться привилегией того, кому уходить в бой? — уточнила У на. — Не смущайся. Тут пополам правды и какой-то нечестности. Это все знают. Это твое первое сражение?
— Да, — отвечал паренек, краснея еще больше.
Там, наверху, перекрыв шум битвы, раздался голос Килиана Кайнена. Он командовал своим воинам что-то очень толковое, командовал внятно и кратко, но… Лучше уж не слышать, что именно он кричал.
Если потом слово в слово повторить Килиану его речь, он умрет со стыда где-то на середине, не дослушав до самого интересного места. А если не умрет сразу, то после будет отрицать, что произносил такую гадость.
Либина даже ухом не повела. Ее сын был очень хорошим мальчиком, пожалуй даже слишком хорошим. Конечно, горяч, но куда ему до отца.
На мгновение все утонуло в реве разъяренного панон-тераваля: вот и Аддон Кайнен напомнил о себе своим подчиненным.
Там, на стенах, было очень жарко. . Палчелоры установили наконец биратор и принялись обстреливать Каин каменными снарядами. Несколько из них проломили деревянные настилы и ранили двух женщин, хотя и не слишком серьезно. Пострадавшими занялся Каббад.
А вот один из камней попал в надвратную башню и убил двух лучников. Либина даже не хотела знать кого. Потом. После. Главное, что на стенах в два голоса вопят самые близкие и родные ей мужчины. Голоса Руфа она не слышала, но будто чувствовала его всей поверхностью кожи.
