Последний Персидский поход - Дмитрий Старицкий
Петрович же слушал весь этот бред очень внимательно. Даже подчеркнуто-внимательно – так психиатры выслушивают своих пациентов.
- Браво, Касымыч, – комбат несколько раз похлопал в ладоши, – Ты, черт возьми, прямо как Шехерезада! Только я что-то не пойму из твоей сказки: старый разбойник, по-твоему, уже не бандит, а «уважаемый человек»? Так, что ли?
Особист попытался как-то возразить.
Но Петрович не дал ему этого сделать.
- Значит, мы тут все должны, по-твоему, тех духов, что постарше, не гонять по горам, а их вонючие халаты целовать?
- Да нет, вы… - Киримбетов пошел в отказ
- Погоди, я еще не все сказал. – гремел голос комбата, - По-твоему, выходит, что в сорок первом мы должны были не отвечать Гитлеру «дерзко и неуважительно», а на колени перед ним опуститься? Да еще воздать ему «иные знаки уважения»? Были такие «почтительные юноши», изменниками Родины назывались: власовцы, полицаи, бандеровцы… слыхал про таких, Касымыч? Их еще потом, после войны, вешали. Интересные у тебя сказочки, Касымыч, ой, интересные!
Каримбетов занервничал.
- Вы не так меня поняли! При чем здесь Гитлер? Речь идет просто об уважении к старшим… - уже оправдывался он.
Но наш батяня-комбат продолжал бить этого дурака его же оружием.
- Надо будет обязательно рассказать твою байку вашему начальству. Я тут как раз на сборы в Кабул собираюсь через недельку. Думаю, им интересно будет послушать.
- Да ты… Да вы чего? – всерьез задергался особист, – Шуток не понимаете?
- Есть вещи, - серьезно произнес Петрович, - над которыми шутить нельзя! А майору Кузьмичеву я прямо сейчас позвоню, расскажу про твоих «вьюношей». То-то смеху будет!
Каримбетов сидел, сникший и посеревший, вертя в руках не нужный ему карандаш. Наконец, решился:
- Может быть, мы продолжим беседу? Обстоятельство пропажи…
- Нет уж, хватит! Собирайся-ка и лети домой белой лыбедью! Майору Кузьмичеву я сам позвоню, как и обещал. Ваше такси у подъезда. Дежурный! – крикнул он, приоткрыв дверь в коридор.
- Я здесь, товарищ майор! – бодро выскочил из дежурки капитан Костя Чхеидзе.
- Срочно вызови кого-нибудь из водителей, кого найдешь.
- Так у меня сейчас здесь один. Из моих.
- Что он там у тебя делает?
- Кондиционер чинит, товарищ майор.
- Отлично! Давай его сюда! Отвезете товарища майора к вертолету и сразу назад, УАЗ у крыльца. Понятно?
- Есть, товарищ майор, - козырнул капитан.
Петрович обернулся к Касымычу, делая приглашающий жест рукой.
- Прошу!
Тот, ссутулившись, поплелся на выход.
Офицеры остались втроем: комбат, Шура и Никитин. Заметив, что ротный лезет за новой сигаретой, Петрович возмутился:
- А ну, кончай здесь дымить! Мне и так теперь до завтрашнего не проветрить!
- Может, дверь открыть? – предложил Никитин.
- А вот этого как раз не надо. Вот что… - комбат задумался несколько секунд, - Ступайте-ка отдыхать. В подразделения, конечно, свои загляните, не поленитесь. А обо всем, что здесь было – никому ни слова, понятно?
- Понятно, товарищ майор…
- Смотрите у меня, - Петрович погрозил нам пальцем, - если узнаю, что слухи какие пошли, головы поотрываю! Поговорим потом. Свободны!
Офицеры развернулись к выходу.
- Никитин, амуницию свою не забудь, - сказал Петрович в спину старлею, – У меня здесь что - склад?
Никитин вернулся, прихватил за цевье стоявший в углу автомат и перебросил через плечо «разгрузку».
Пока он это делал, Петрович заметил «Стечкина» в бакелитовой кобуре на его поясе.
- Надо было и его забрать… - пробормотал он.
- Зачем? – удивился Никитин.
- А хрен тебя знает? Вот взял бы да шмальнул Каримбетову в лоб.
- Да… - протянул Никитин, - видать дела действительно серьезные.
Глава 4
***
Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.
3 июня 1988 года
Когда Кирпичников проснулся, в окно ярко било южное солнце. Он глянул на часы, которые по военной привычке на ночь не снимал, и чертыхнулся.
Они показывали без пяти одиннадцать.
Резко вскочив, он повернулся, чтобы прикрыть свое ложе одеялом, и замер в ужасе.
На простыне алело не то чтобы большое, но и не совсем маленькое пятно крови. В его происхождении сомневаться не приходилось.
Кирпичников быстро натянул свой липовый «Адидас» и осторожно выглянул за дверь.
Из кухни, расположенной в другом конце
