Темноводье - Василий Кленин
И вдруг уперся в весло. Сверху послышался многоголосый хохот, а хрипловатый голос добавил:
— Ну, чапляйся ужо! Оть дурной!
Санька судорожно вцепился в деревяху, сильные руки приподняли его над водой, а потом втащили на лодку. Тяжело дыша, он откинулся на доски борта, а над ним тут же склонились две головы. Слева — крепкий старик с клочковатой бородой, запорошенной сединой, справа — настоящий красавец с черными кудрями и серыми стальными глазами. Даже борода его лежала аккуратно — волосок к волоску.
«Ален Делон — казачий вариант» — невольно хмыкнул Известь.
— Я ж рекУ — нашенский, — усмехнулся старший, и найденыш узнал голос, велевший ему «чапляться». — А ты: нехристь, нехристь!
— То-то у него крестик на всю грудь висит, — красавец улыбнулся левой стороной рта, а потом смял рукой бисерный амулет, висевший у Саньки на груди, и резким движением сорвал его. — Ты кто таков?
Беглец вытаращил глаза.
«Блин, а кто я? — испугался он. — Черт… Нельзя же им заявить, что я попал сюда из 20-го века».
— А вы кто такие? — выдало его подсознание в ответ.
Теперь глаза выпучили казаки. Но внезапно дерзость мальчишки им понравилась, мужики расхохотались (не только эти двое, но стоявшие чуть подальше), и старик важно заговорил:
— Мы-то? Мы, паря, люди служилые. Ходим под рукой приказного Ярофея Хабарова по воле царя-батюшки, который повелел нам эти земли под его руку подвесть.
Хабаров!!! У Саньки аж пятна цветные пред глазами пошли. Вот, что называется, попал в сказку, наконец! Родился и вырос в городе, названном именем легендарного первопроходца… А теперь, получается… теперь его самого сможет увидеть? Сколько слышал о нем, сколько читал… Живая легенда. Миф.
Известь увидел, что здоровенный мужик с подранным левым рукавом выцветшего кафтана (почему-то больше всего в голову запала эта деталь) присел возле его кожаной котомки и принялся деловито в ней рыться. Даже не спрашивая!
— Эхма! Соболя… — протянул он, разматывая шкурки. — Зимние!
Намокший мех выглядел невзрачно, но взгляд у казака явно наметанный, и тот сразу оценил качество меха. Покосившись на обтекающего найденыша, спросил:
— Твои, штоль?
Дворовое чутье Извести тут же нажало сигнальную лампочку. Опасность! Он моментально понял, что эти шкурки уже наверняка не его. Последствия же зависят от того, насколько сильно беглец станет настаивать на праве собственности. С морозным ужасом парень осознал, что за соболей его даже прибить могут. Но и покорно отдавать нельзя — это Известь понимал не менее чётко. Один раз нагнешься — так всю жизнь и проходишь.
— Это подарок… Хабарову, — выдал он, наконец, и, буквально, почувствовал волну разочарования, изошедшую от людей, которые уже собрались «делить апельсин».
— Ишь… — качнул головой здоровяк, сведя мохнатые брови, небрежно бросил шкурки и пошел назад, к своему месту.
— Накось, обогрейся, бродяга, — красавец «Делон» неожиданно проявил заботу и кинул Саньке суконный плащ, весь в катышках. — На полудень свезем тебя к Ярку.
…Хабаров оказался совершенно непохож на сложившийся в будущем образ. Но Саньку это не удивило: растиражированный привокзальный памятник легендарному первопроходцу никак не мог обладать портретным сходством. Все подобные монументы однотипны и стремятся показать, скорее, величие, чем самого человека. Перед найденышем же стоял не очень высокий, потертый жизнью мужик с широким красным лицом. Русая борода бурно росла во все стороны, цветастая, некогда явно парадная, рубаха не скрывала некоторой полноты атамана. Однако, и жирок не мог утаить звериной силы в этом человеке. По крайней мере, на здоровенных кулаках кожа мало что не лопалась.
«Надо сразу начать с хорошего, — двинулся вперед Санька. — Задобрю подарком!»
Спонтанная идея отдать меха Хабарову (чтобы не досталось местным уркам) казалась ему уже отличной. Шагнув к атаману, найденыш поклонился. С непривычки вышло, правда, как-то нелепо.
«Надо рукой по доскам мести? — задумался он, уже наклоняясь. — Или это по-киношному выглядит?»
В общем, просто поклонился пониже, прижав к груди подарки, и заговорил:
— Спасибо тебе, Ерофей Павлович! Тебе и твоим людям, за то, что спасли меня и позаботились! — Санька вещал с максимальной торжественностью. — Вот, прими от меня дары, от чистого сердца!
И протянул шкурки. Все.
Хабаров, смотрел исподлобья, слегка удивленно. На шкурки даже не глянул, передал одному из подручных.
— Кто таков?
— Я — Александр Михайлович Коновалов, — слова потонули в дружном хохоте, и, смутившись, он добавил. — Саша…
— Боярин, штоль? — язвительно поинтересовался кто-то из казаков.
— Али князь? — подыграл другой хохмач.
«Вот, блин, — расстроился Санька. — Промашка какая-то вышла…»
— Нет, я из купцов, — ответил не острякам, а Хабарову.
Время на первом дощанике у него было, так что легенду он себе придумал. Выдать себя за своего ему, конечно, не удастся. Слишком много различий, слишком мало он знает об их жизни. Но Санька придумал объяснение.
— Торговать на Амур пришел? — атаман с сомнением оглядывал кожаные обноски найденыша.
— Не я, а отец, — уточнил Санька. — Он в Иркутском остроге услыхал о богатой реке Шилке и пошел сюда торговать.
Он очень гордился тем, что догадался вставить в легенду именно Шилку. Это на севере, в Якутске знали про реку Амур. А на западе, на Байкале слышали только о Шилке-Шилкаре. И мало кто знал, что это одна и та же река.
— Давно ль пошел? — кривясь от слов парня, сухо уточнил Хабаров.
— Точно не помню уже, лет десять назад.
— Еще до Пояркова, — зашептались казаки, но командир на них быстро шикнул.
— На нас в том же году напали какие-то разбойники. Почти всех перебили, а я сбежал. Совсем мальцом был, но меня местное племя подобрало, выкормило, вырастило. Я с тех пор русских не встречал. До этого дня…
Хабаров подошел к Саньке вплотную и стал сверлить его взглядом.
— Сам-то крещеный? — грозно и с подозрением спросил он.
Глава 19
«Прости меня, дедушка Ленин» — вздохнул Санька и со всей возможной истовостью часто-часто закивал. Здесь православная принадлежность намного важнее национальной. То, что ты русский, мало значит, главное: в правильного бога верить и верить в него тоже правильно. Более того, к русскому, в другую веру ушедшему, относиться будут гораздо хуже, чем к простому инородцу.
— Да, Ерофей Павлович! Конечно, крещеный! Только за
