Вор - Меган Уэйлин Тернер
– Отрубит нам головы. При всем честном народе.
Я вздрогнул и потер затылок. Амбиадес позеленел. До конца дня он дулся и щетинился.
* * *Сгустились сумерки. С приближением к Профактии путников на дороге становилось больше и больше. Мы выждали момент, когда нас никто не видел, нырнули в оливковую рощу и притаились. Через некоторое время Поль и волшебник решили, что все сборщики урожая, должно быть, уже разошлись по домам, и мы снова тронулись в путь. Неслышно ехали среди олив, оставив город в стороне. Я его так и не увидел и слегка огорчился. Все так же незамеченными мы вернулись на дорогу. Взошла луна. В ночном воздухе стояла прохлада, и мы достали из вьюков плащи. Держась в тени деревьев, словно грабители, шли, пока я совсем не выбился из сил. Когда луна стала садиться, волшебник наконец повернул лошадь в чащу и стал искать место для стоянки. Мы съели ужин холодным и легли спать, не разводя костра.
Поль устроил побудку еще до зари, и волшебник повел нас вглубь чащи, прокладывая дорогу по компасу в коричневом кожаном футляре. Примерно через час, когда солнце стало припекать, мы устроили привал на крошечной прогалине, где несколько олив засохли и на их месте ничего не выросло. На завтрак были лишь хлеб и сыр, но Поль вскипятил воды на крохотном костерке и сварил кофе, густой от сахара.
– Поможет взбодриться, – сказал он.
Неподалеку бил родник, и волшебник предложил всем помыться. Софос, волшебник и Поль разделись и стали плескаться в холодной воде глубиной по щиколотку. После недолгих колебаний к ним присоединился и я. Не хотелось создавать у них впечатления, будто мне нравится быть чистым, однако холодная вода прекрасно освежала. Лишь Амбиадес остался на берегу. Сидел, кутаясь в свой плащ, и ждал, пока остынет чашечка кофе. Все утро он был тише воды ниже травы и, вспомнилось, накануне вечером тоже молчал – не поддразнивал меня, не цеплялся к Софосу. Он думал о чем угодно, только не о купании в роднике, и мне стало интересно, какие гнусные мысли бродят у него в голове. Вдруг он подскочил, как ошпаренный кот. Это волшебник исподтишка плеснул на него холодной водой.
– Иди искупайся, – велел волшебник. Амбиадес встал и скинул плащ на берег, туда, где лежала вся остальная одежда. Рядом с плащом Софоса он смотрелся очень бедно. Остальные одевались добротно, но весьма просто. Мне, вероятно, досталось одно из старых одеяний волшебника, слегка укороченное, Поль довольствовался простой военной накидкой, но Софос щеголял роскошью. Его просторный плащ был сшит из дорогой ткани со стильными шелковыми кисточками на подоле. Рядом с ним тесно скроенный наряд Амбиадеса смотрелся броско, но старомодно, от горловины к подолу тянулась цепочка плохо заштопанных дыр – их прогрызла моль, когда одежду убирали на лето.
Амбиадес осторожно попробовал воду ногой и поглядел на волшебника и Софоса, уже выходивших из ручья после недолгого купания. Его глаза прищурились, и у меня волосы встали дыбом. Мне уже доводилось сталкиваться с завистью, и я понимал, насколько она разрушительна. Амбиадес поймал мой взгляд, и зависть сменилась гневным презрением.
– Куда пялишься, тварь помоечная? – рыкнул он.
– На повелителя тряпья и обносков. – Я с кривой улыбкой отвесил изысканный поклон и показал на его рваный плащ.
Миг – и я лежу на спине в холодной воде, в глаза мне светит солнце, а в ушах стоит звон. Амбиадес высится надо мной и орет, что его дедушка был герцогом чего-то там. Он бы пнул меня, но Поль вовремя подскочил, схватил его за плечо и оттащил. А через мгновение надо мной, заслоняя солнце, вырос волшебник.
– В твоем положении, Ген, хорошо бы проявлять хоть немного осмотрительности, – мягко сказал он. – И уж тем более принести извинения.
Да, позиция у меня была так себе, но это легко изменить. Я подтянул колени к груди, перекатился и встал.
– Извиняться? – сказал я волшебнику. – За что?
Я отошел, поглаживая распухшую губу и слизывая кровь из уголка рта. Замешкался на миг, чтобы достать гребень из раскрытой седельной сумки, уселся на пенек и стал распутывать лохмы, заодно отлавливая тюремных вшей. Поль упаковал кофейник, Амбиадес и Софос оседлали лошадей.
Волшебник стоял, глядя на меня. Открыл рот, и я подумал, что он посоветует остричь волосы. Но нет – он резко спросил:
– Где ты взял этот гребень?
Я, словно в недоумении, посмотрел на расческу у себя в руках. Красивая и, должно быть, очень дорогая. Черепаховая, с длинными зубцами, по краям позолоченная.
– Наверно, у Амбиадеса. – На самом деле я вытащил гребень из его сумки.
Амбиадес обернулся так резко, что лошадь, которую он седлал, в испуге попятилась. Он оставил ее недоузданной, в три прыжка пересек поляну и вырвал у меня гребень. Замахнулся, целясь в лицо, но я увернулся, и удар пришелся в плечо. Я опрокинулся с пенька и плюхнулся наземь. Приземлился довольно мягко, но все равно заорал:
– Ой! Рука сломана!
Во второй раз за утро волшебник с озабоченным видом склонился надо мной.
– Та, на которую ты упал? – спросил он.
– Нет, та, по которой он ударил, – ответил я. – Он мне руку сломал! – Это была наглая ложь, и волшебник, раскусив ее, брезгливо отошел.
Громко – так, чтобы слышали все, – он объяснил Амбиадесу, что, упав на руку, я мог растянуть запястье и стал бы бесполезен.
– Мне казалось, минуту назад я донес до тебя эту мысль. – Он отпустил еще несколько замечаний, подчеркнув их ударами печатки по голове. Я лежал, слушал, как Амбиадес вскрикивает, и возмущался. Я для них всего лишь инструмент, пусть даже очень ценный.
Закончив лекцию, волшебник отправил Амбиадеса седлать лошадей, а сам стал упаковывать свое мыло и бритву. Несколько раз я ловил его озадаченный взгляд – не на себе, а на Амбиадесе. Волшебник, видимо, считал, что сумел вколотить в ученика хоть каплю добронравия, но ошибался. Я заметил, с какой злостью Амбиадес смотрит в ответ.
Софос, закончив седлать лошадей для себя и для Поля, одолжил мне свой гребень. Я сказал ему в лицо, что для герцога он слишком добр. Он зарделся и пожал плечами:
– Знаю.
– И его отец тоже знает, – рыкнул Амбиадес, проезжая мимо.
* * *Начало дня вышло малообещающим. Амбиадес почти все утро дулся, Софос ехал сгорбившись, стараясь не ощущать напряжения, витавшего в воздухе. Я то и дело ощупывал губу – сильно ли распухла.
В один прекрасный миг я пробормотал:
– Каждый день мы чему-то учимся.
– Чему же ты научился сегодня? – спросил Софос.
– Держать рот на замке.
– То есть не хвастать в трактирах, что хочешь похитить королевскую печать?
– Я имел в виду другое, – ответил я, – но можешь не сомневаться, этого я тоже не повторю. Слушай, если дед
