День, когда пала ночь - Саманта Шеннон

– Почему вы такие добрые?

Сию только улыбнулась в ответ. Она ласково погладила Сабран по щеке, и девочка тотчас затихла.

– Я скажу, что вам почудился пожар, оттого вы и убежали. – Она протянула руку. – Идемте, ваша милость. Вернемся в тепло. Принцесса Сабран не любит холода.

Глориан склонилась над дочерью, уронила слезу ей на лоб. Потом поднялась и взяла руку сестры.

Гора Ипьеда смотрела на руины Антумы. Купоза па Никея впервые за три года поднималась по ее ступеням. От холода слезились глаза. Она дождалась весны, самого безопасного времени для восхождений, но снег добрее не стал.

Сильно было искушение попробовать раньше, но она не стала дразнить гору. От этого предостерегала ее Думаи в глубине леса Маюпора. Никея все еще не знала гор и очень их не любила. Она поднималась медленно и осторожно, двигаясь как в политических делах: шаг, остановка, еще шажок…

«Никогда не спеши, дочь, – учил ее отец в добрую минуту. – Жизнь, что сгорает быстро, бывает и короткой, и бессмысленной».

Никея приостановилась, хватаясь за бок. Каждый вдох будто втыкался в ребра. Она пядь за пядью ползла наверх, напрягая последние силы, чтоб поднять сапог, за ним – другой. С каждым шагом становилось труднее. В прошлое восхождение она брала с собой слуг и проводника. Теперь отказалась от всякой помощи. В селении под горой ее предупредили, что к храму надо добраться до сумерек, не то холод ее убьет.

Она дошла после заката. Упала на колени, глядя на Верхний храм Квирики, где встретила свою любовь.

Как долго она потом ждала Думаи, высматривала в небе призрак дракона…

Никея плохо запомнила то время. Те первые дни тянулись, как дым над туманом, не отличаясь один от другого. Она до сих пор одевалась в серое, как все, оплакивающие тысячи погибших. До Сейки беда добралась позже, чем до большой земли, зато с острова некуда было бежать.

Унора встретила ее в дверях:

– Никея… – Она осунулась, смотрела устало. – Ты жива.

– Дева-служительница. – Никея плотнее запахнула на себе меха. – Позволите войти?

Тишина опустилась на храм, как и на город далеко внизу. Унора провела ее во внутренние покои, где у тусклого очага сидела великая императрица Сейки. Прежде Никея ее не видела, хотя не раз пыталась. Женщина в серых складках своей мантии казалась маленькой и бледной.

– Ваше величество. – Никея, смиряя онемевшее тело, преклонила колени. – Видеть вас честь для меня.

– Во мне теперь мало осталось от величества, – суховато отозвалась императрица, она была совсем седой. – Гнилой обрубок прежнего дерева. Я гадала, вернешься ли ты сюда, госпожа Никея. Отец прислал тебя покончить с последней Нойзикен?

– Купоза па Фотая мертв.

Унора молча смотрела из угла.

– Мой отец отправился на остров изгнания, Муисиму, где Таугран вдохнул в него особый вид красной болезни. Змей смотрел его глазами. – Никея силой проталкивала слова сквозь дрожащие губы. – После падения Тауграна отцу тотчас стало плохо, и вскоре он скончался.

– Ты была при нем?

– Да.

Она могла его убить, когда он стал выть. Клинок был бы милосерднее, но он научил ее наслаждаться всеми видами поэзии. Он сам пожелал разжечь огонь в своей крови.

– С тех пор минул год, – напомнила великая императрица. – Где ты была?

– Искала Думаи, и не я одна.

– Вы нашли мою внучку?

– Нет, – сказала Никея. – Только великую Фуртию.

Тот долгий путь вдоль побережья до сих пор возвращался к ней в сновидениях. В день явления кометы остров оделся туманом, и она шла одна с фонарем в руках.

Семь драконов нашли на берегах бухты Муисимы. Их чешуя свернулась и опала сухой листвой, волны разбивались об их тела. Фуртию Буревестницу отыскали последней. Когда из тумана показалось ее огромное тело, Никея пустилась бегом. Она, как сейчас, слышала свой отчаянный крик. Она звала по имени – тщетно, безответно.

– Мне говорили, что мою внучку сожрали в числе последних из рода Нойзикен, – сказала императрица, глядя на Никею. – Думаи выступила против Тауграна?

– Да.

– Расскажи, как это было.

– Прежде сядь к огню, Никея, – тихо вставила Унора. – Тебе надо согреться.

Никея опустилась на подушку. Усталость настигла ее, мышцы бедер дрожали. Пока она рассказывала, Унора заварила щепотку имбиря.

Она заперлась в шкатулке своей души. На крышке остались отпечатки пальцев после ночей, когда она просыпалась в одиночестве, и дней, когда пыталась не оглядываться назад.

– Фуртия и другие драконы окружили Тауграна, – заговорила она и рассказала все.

Губы шевелились, словно независимо от мыслей, – выговаривали слова, но Никея их не чувствовала.

– Сияние… это был их свет – ослепительный блеск, как от многих тысяч молний. А потом в небе осталась только комета.

Она бродила там несколько дней. Никея редко смотрела вверх, обходя побережье и с каждым днем теряя надежду. Она не могла видеть светила.

Его последний свет прожег ей веки. Свет, который поглотил Думаи и возвратил тишину – и темноту, казавшуюся еще темнее рядом с его сиянием.

– Все кончилось с приходом кометы. – Унора заново наполнила ей чашку. – Думаи ее ждала.

– Да. – Никея проглотила ком в горле. – Один из людей моего отца пустил в нее стрелу. Если она и пережила падение, у нее не хватило бы сил выплыть.

– Однако вы искали, – заметила великая императрица.

– Вдруг она решилась меня оставить, а я бы так легко не отказалась от нашей мечты.

– Возможно, Думаи была не в себе, – сказала великая императрица. – Уверена, она не желала покинуть нас, но комета не оставила ей выбора. Видишь ли, великий Паяти вручил Уноре дар: каплю своего света, пробудившую древние силы в зачатом ею ребенке, дитяти радуги. Думаи была призвана в сонм богов.

– Они спасли всех, кто был на берегу. И в городе, – сказала Никея. – И меня тоже.

Эти слова оставили во рту соленый привкус. Отец всегда требовал, чтобы она не досаждала ему слезами – использовала их лишь для дела, – но отец умер, а она выжила и могла теперь оплакать всех, кого потеряла.

– Госпожа Осипа написала мне перед смертью, – заговорила великая императрица, глядя на смахивающую слезы Никею. – Рассказала о ваших видах на мою внучку. Вам эта игра, верно, казалась забавной.

– Не стану отрицать, с того и началось. Отец поручил мне ее подчинить.

– По крайней мере, ты это признаешь.

Никея достала из-под одежды шкатулку, в каких хранили мореное дерево, и протянула великой императрице:

– Думаи доверила эту реликвию мне. Ее я найти не сумела, и теперь она принадлежит вам, ваше величество. Вы – последняя из дома Нойзикен.

Императрица открыла коробочку. В ставшем еще ярче сиянии камня ее лицо казалось незнакомым.

– Я думала, он канул в море, – пробормотала она. – Ты пришла сюда, чтобы вернуть его?

– Да.

– А что ты намерена делать дальше, госпожа Никея?

– Не знаю. Мое будущее зависело от других. От тех, кого больше нет, – отца, Сузу, Думаи. – Ее голос заглох до шепота. – К чему теперь сияющий двор?

– Думаи рассказала мне о