Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус
– Эй, скоморох, как тебя тут в городе встречают-привечают?
– Не жалуюсь.
– Ну, гляжу, на еду заработал. Эт правильна. А то тощий – смотреть страшно.
– Хм. И девку где-то раздобыл.
– Откуда такая? Раньше я её что-то не видал.
– Из наших, – коротко бросил ночной брат и тайком подтолкнул Арлетту, чтоб шла дальше, – прощенья просим, добрые господа. Вы, я смотрю, уже и сыты, и пьяны, а у меня в брюхе свистит.
Арлетта благоразумно послушалась, пошла и вдруг споткнулась.
– Как это он меня не видал? У меня на голоса память цепкая. Тогда на берегу этот больше всех разорялся.
– Пьяный был, – разумно разъяснил ночной брат, – в таком виде что девица, что пень придорожный – всё едино.
– Ага, – согласилась Арлетта. Какая-то странность в этом была. Вроде бы не такие уж они были пьяные, чтоб девицу в упор не заметить. На ногах стояли. Да, впрочем, какая разница. Хорошо, что сейчас ночной брат за ней потащился. А то и пристать могли.
– Пошли, пошли, – не дал ей задумываться ночной брат, надавив на плечо и разворачивая в нужную сторону. Ещё и коленом сзади подправил, благо сломанная нога удобно согнута.
– Куда ещё? – воспротивилась Арлетта. – Более ничего не надо.
– Ну как же. А сладкое? Пастилы хочешь?
– Нет, – стиснув зубы, отвернулась Арлетта.
– Не хочешь? А крендель на палочке?
– Нет.
Какое там сладкое. Каждый лишний грошик уходил в копилочку, приближал время, когда у них, наконец, будет дом.
– Ну а я хочу, – заявил ночной брат. – Страсть как люблю сладкое. Как это у вас в Остзее говорят… О! Сладкий зуб.
Арлетта фыркнула. Ночной брат со сладким зубом. Пастилу обожает. Кренделёчки трескает.
Но сама от предложенного лакомства отказаться не смогла. Жеманно оттопырив мизинчик, взяла за занозистую сосновую палочку. Есть изо всех сил старалась деликатно, помнить, что приличные дамы всё сразу в рот не запихивают и пальцы от сахарной пудры не облизывают, хотя и очень хочется.
Воротившись с торга, пошла собирать щепки для жаровни. Поленницу, прогулявшись вдоль задней стены трактира, отыскала легко. Дрова кололи недавно, щепок вокруг колоды валялось много. Даже ощупью набирать нетрудно. Хозяева трактиров против такого обычно не возражали. Попадались, конечно, особо жадные, но редко. В этот раз не повезло. Пришла расплата за приятную прогулку и крендель на палочке. Руку, осторожно шарившую по земле, со смаком припечатала крепкая подошва.
– Чё тут лазаешь, рвань? Дрова крадёшь?
Не хозяин, хозяйский сын. Голос хрипловатый, но ещё тонкий. Может, получится договориться?
– Я не дрова, добрый господин, я щепочки.
– Ха, она ещё и разговаривает.
Не один пацан, а, судя по шагам, человек пять, окружили и просто так не выпустят. Руку бы выдернуть. Ох, больно-то как. Рука нужна здоровой. Без руки работать на перше никак невозможно.
– Весело у вас тут.
Ночной брат. Откуда взялся? Вроде отдыхать хотел. Зря это он. Сейчас сшибут с ногда по больному добавят.
– А ты кто такой?
– Гы! Скоморох вшивый!
– Сопелка гугнивая! Ой!
Рука получила свободу.
– А-а-а-а!
Любители поглумиться над скоморохами унеслись, громко топая и не слишком выбирая дорогу.
– Чем ты их? – поднимаясь, спросила Арлетта, – смотри, пожалуются, нам же хуже будет.
– На что пожалуются? – притворно изумился ночной брат. – Я их пальцем не тронул.
Ну ещё бы, небось такому, как он, достаточно глянуть, да, может, нож показать, чтоб любая шелупонь разбежалась. А приятно, когда за тебя заступаются. Правда, Бенедикт всегда твердил, что надо быть сильной, уметь защищаться самой. Стыдно. Нечего тут раскисать. Ужин готовить надо.
В общем, ночной брат спутником оказался полезным и был возведён в звание постоянного кавалера. С тех пор ходил с Арлеттой, посматривал, чтоб не обманывали слишком уж нагло. На свои деньги прикупал мяса, яиц и обязательно сладкого. Избалованный. Сразу видно, белая кость.
Потом Арлетта готовила ужин, усталый Бенедикт валялся на тюфяке, а ночной брат посиживал на козлах, насвистывал знакомые песенки, из тех, что были в чести на Соломенном торгу, рассказывал Арлетте, что творится вокруг, кто мимо ходит, чего несёт. Получалось у него смешно и складно. Арлетта старалась сохранять солидность, но в конце концов всё-таки хихикала как дурочка. Язык у ночного брата оказался острый.
Поужинав, Бенедикт бурчал что-то про дела и уходил, а Арлетта поневоле оставалась одна с ночным братом. Будь у него обе ноги, тоже, наверно, ушёл бы. К девкам или ещё куда. А так, видно от большой скуки, коротал вечера с Арлеттой, которая, от греха подальше, всегда взбиралась на крышу. Кто его знает, чего ночному брату в голову стукнет. Но вести разговоры это не мешало. Новоявленный кавалер с Фиделио ютились на козлах, она, свесив к ним голову, валялась на упругом полотнище. Лишь Фердинанд скучал в одиночестве на конюшне, но, если б мог, непременно присоединился бы.
– А Бенедикт тебе настоящий отец?
Скажи «да» и заткнись. Какое ему дело до семейства Арлетты.
– Да.
Но заткнуться не получилось. Даже язык прикусила. Не помогло.
– Раньше у нас большая семья была. Знаменитая. Семья Астлей. Главным мой дед был, Эдди Астлей, человек-китоврас. Его все шпильманы знали.
– Ух ты, знаешь, что такое китоврас?
– Ну да, это лошадь такая.
– Не совсем лошадь.
– Лошадь-лошадь. Только очень умная. Как человек. Семья наша на лошадях работала. Дядя Альф и тётя Жоржетт в седле плясали. Дед за шпреха стоял. Это который с кнутом посредине. Бенедикт и остальные чудеса верховой езды показывали. Хороший доход был. Они тогда даже шатёр купили. Только здесь война началась. Они собрались, поехали прочь, в Остзее, да опоздали. Лошадей у них отобрали. Вашему королю для армии лошади нужны были. Когда лошадей не стало, чужие разбежались. Остались только свои: дедушка, Бенедикт, дядя Альф, тётушка Жоржетт и тётушка Генриетт с мужем и детками. И ещё Анджелин.
– Тётушка?
– Кобыла. Она жерёбая была, на сносях, её и не забрали. Она потом Фердинанда родила. Мы с нашим Фердинандом почти ровесники. Вот. А когда наши отсюда выбирались, маму Катерину подобрали. Их деревню сожгли – разорили, всех поубивали, а она спряталась.
– То-то я смотрю, ты по-здешнему чисто говоришь.
– Ага. Я как мама. Лошадей у них уж не было. Стали работать партер.
– Это как?
– Партер – это самое простое. Прямо на земле всякие трюки. Потом, как мы сейчас, на перше, на шесте по-вашему, потом разбогатели немножко, канат завели. Но дед без лошадей скучал. Бенедикт говорит, он от этого и помер. Только я его не помню. Потом Бенедикт женился на маме Катерине. Шпильманы на чужих не женятся, но она теперь тоже стала наша, наравне со всеми работала. Она ловкая была. И на перше могла, и на канате. С дядей Альфом вместе номер делали. Горящие факелы хорошо бросали. Красиво так, я помню. Я тогда работала уже.
– Сколько ж тебе было?
– А вот этого не помню. Чем ребёнок младше, тем больше публике нравится. У нас многие кульбит
