Князь Благовещенский: Князь Благовещенский. Наместник. Пророк - Виталий Сергеевич Останин

– Триада залегла на дно. Ты знаешь, где их лежки. Скажи – где?

Неподвижность и молчание. Непробиваемое. Сверху чуть слышно гудел плафон дневного света, а во мне росло раздражение. Гнев на этого ботана! Тоже мне, моральная травма у него! Покрошил троих бандитов, и что? Перепугался результата? Никогда последствий своих способностей не видел? А мне тогда каково? Я ведь магию сказками считал! Я, блин, тоже имею право на душевные страдания! В чужом мире, в другом теле, и вообще, маг на побегушках! Давай я тоже замкнусь и буду переживать? Всем сразу станет хорошо!

Хотелось рявкнуть на него, обложить матом этажа в четыре, схватить задохлика за грудки и пару раз приложить к стене! Махом бы вся апатия слетела! Останавливало только понимание, что он тоже маг, только, в отличие от меня, даром своим владеющий. Ведь как-то он порешил трех бандитов, этот хлипкий на вид парень. В фарш.

Вместо этого я тяжело вздохнул, подошел к лавке и сел рядом с Самойловым. Принял ту же позу, что и он, даже глаза закрыл. И после непродолжительного молчания произнес:

– Я в такой заднице, Глеб, ты не представляешь. Даже половину тебе рассказать – не поверишь. Второй день какого-то сплошного блудняка, все летит к чертовой матери, а я даже понять не могу, что тому причиной. Реагирую только на последствия, мать их! Сейчас сижу рядом с тобой и думаю: а может, как ты поступить? Закрыться тут, послать весь мир на хрен и ждать, пока он взорвется! Или не взорвется. Только пусть без меня, а то сил уже нет.

Мне показалось или ритм дыхания Самойлова изменился? Стал менее расслабленным, что ли? Хорошо, если так, значит, какое-то внимание проявляет, хотя и не подает виду.

И я продолжил говорить. Не о себе, а о деле. Опуская, понятно, предположения (почти уверенность, чего там!) об измене моего двойника. Рассказал ему о словах маньчжура Лин И (и его подозрениях), пересказал, слегка приукрасив, нападение триады. Выдал версию с мостом. И услышал вдруг:

– Триада не лезет в политику.

Повернул голову в сторону и столкнулся со взглядом серых глаз. Внимательных, цепких глаз.

– Чего?

– Триада в политику не лезет. Особенно в имперскую. У них об этом с минцами договор подписан лет пятьсот назад. И они ему следуют неукоснительно. Если заказ на убийство маньчжура поступил от империи, те бы просчитали последствия и отказались, даже задатка не вернув. И минцам это известно.

Голос у Глеба оказался под стать внешности: высокий, слегка дрожащий, хриплый от длительного молчания. Но говорил он уверенно, как человек, знающий предмет на пять.

– А чего они на меня полезли тогда?

Про московский след я ему не рассказал. Но пробудившийся интерес арестанта следовало подкормить.

– Третья сторона. Ты стал мишенью по другому поводу. Не связанному с убийством посла. Совпадение.

А он хорош! Просчитал все на раз-два! По короткому моему рассказу и при отсутствии иной информации.

– Тем не менее с триадой нужно поговорить.

– Они не разговаривают с властью. – Позы Глеб до сих пор не поменял, только голову повернул в мою сторону. – Ты должен это знать.

– Да, знаю! Но это единственная зацепка!

– Ну почему же? Выйди на посредника, сделай заказ на информацию. Не действуй как власть. Действуй как заказчик.

Серьезно? Так можно было? С другой стороны, почему нет? Я плачу триаде за сбор информации о заказчике покушения на меня. Бред, но…

– Если заказчик покушения на тебя не оговорил в контракте такой пункт, как запрет на последующее расследование нападения, что вряд ли, совесть исполнителя чиста.

– Бред какой-то! – Теперь уже я выдал это вслух.

– Это триада, – чуть пожал плечами Глеб. – Такой у них кодекс. Когда с ними работаешь, надо знать правила.

– Китайцы! – буркнул я. – Все у них не как у людей! А на посредника выйти как?

– Походи по городу, поспрашивай. Тут много минцев.

– Ты издеваешься?

– Ага.

Ни капли веселья, однако, в глазах следователя не было. Серьезный взгляд. Оценивающий. В этих глазах я прочитал, что никакого морального страдания от убийства трех человек Глеб не испытывает. Более того, сделал он это рассудочно, с отчетливым пониманием причин и последствий своего поступка. Тогда зачем?

– Ты мне можешь помочь? – спросил я вместо этого.

– Да.

– Чего хочешь в обмен?

Самойлов замолчал надолго. То ли формулировал свои условия, то ли просто не знал, чего требовать за помощь. Потом осторожно проговорил:

– Я выйду. Буду работать по делу с тобой. Когда его раскроем, ты работаешь по делу со мной.

– По какому?

Напарник в виде следователя мне совсем не помешает, но ведь он не про кражу печенья с полки говорит! А это, выходит, что из одного блудняка он мне выбраться поможет и тут же втравит в другой.

– По моему делу. Потрошители.

– Это ты похитителей так называешь?

– Их так по всему миру называют! – внезапно повысил голос следователь.

– Так закрыто же дело?

– Это я его закрыл. Я и открою.

– Глеб, я не следователь…

– Мне не следователь нужен, а именно ты! Ниточки от местной ячейки этих тварей идут очень высоко! Один я ничего не сделаю. С тобой – шансы неплохие.

– Ты раскрываешь, а я прикрываю?

– Да. Такие условия. Решай сейчас. Или проваливай.

Глава 7. Витя-памагай

Очень быстро выяснилось, что парковать машину у входа в жандармскую управу боярину нельзя, а вот вытащить из ИВС – запросто! И даже особо с бумагами возиться не пришлось. Так, пара подписей.

Генерал-аншеф и его присные, конечно, возражали. Но не активно, а так, для галочки.

– Как же так, Игорь Сергеевич! Есть же решение суда о содержании заключенного! И что мне говорить, если кто спросит?

– Валите все на меня, Федор Георгиевич, – посоветовал я ему в ответ. – С князем я сам все решу. – И покинул управление, вместе с переодетым в цивильное Самойловым.

С князем я и правда решу. Ему же результат нужен? Так я и работаю на результат!

Забрал ключи и еще раз поблагодарил Марьина, уселся за руль и спросил:

– Куда?

– В любой ресторан, – откликнулся Глеб. – Очень хочется приличной еды.

Он не выглядел человеком, который радуется освобождению. Как и человеком, который хочет в ресторан. Такой же собранный, серьезный ботан, каким был и в камере. Разве что отрешенность пропала. И в серых глазах проглядывала угрюмая решимость.

– А к жене потом не отвезти? – с издевкой уточнил я.

– Ни в коем случае! – не заметив сарказма, отозвался бывший следователь. – До поры лучше ей не знать, что я вышел. В целом, чем меньше людей будет об этом осведомлено, тем лучше.

Паренек мне нравился, с некоторой, правда, оговоркой. Дерзким он был. Совершенно не улавливал, кто тут главный и кому он обязан. Складывалось впечатление, что он меня считает своим