Екатерина Соболь - Короли будущего
– Ваша милость желает чего-нибудь еще? – Человек в золотой куртке, который замер неподалеку, опять нагнулся к Генри.
– А что-то еще есть? – не поверил Генри.
– Э. Да. Конечно, ваша милость. – Тот был явно смущен.
– А вам еды хватит? – на всякий случай уточнил Генри. – На вид тут все голодные.
– Полагаю, всем хватит, – затравленно озираясь, ответил человек в золотом. Остальные следили за ними, затаив дыхание.
– Ну так несите сюда. Да, Уилфред, что вы там говорили? – Руки были жирные, и Генри поискал взглядом, обо что бы их вытереть.
– Только не о камзол! – вскрикнул Уилфред. Прямые команды Генри понимал быстро и сразу замер. – Вот это салфетка! – Уилфред сунул ему в руки кусок вышитой ткани и перевел дыхание. – Простите. Вы не хотите снять перчатки?
– Вы тоже не хотите, чтобы я снял перчатки, – быстро ответил Генри. – Они как раз сделаны для… для таких, как я. В них грязь не впитывается. Вот, посмотрите! – Генри вытер руки салфеткой, раз уж Уилфред так хочет, и показал ему.
– Прелестно, – неуверенно протянул Уилфред и собирался сказать что-то еще, но тут Генри увидел, что вернулся человек в золотом, держа нагруженный поднос.
– Доброе утро, как поживаете, – скороговоркой выдохнул Генри, встал, поклонился, забрал у него поднос и поставил перед собой.
– К слугам все, что я сказал, не относится, – начал Уилфред, но правил для одного дня становилось слишком много, и Генри перестал запоминать.
Он два дня не ел, так что сейчас время зря тратить не собирался. Он положил яичницу на хлеб и откусил, держа двумя руками: мало ли, вдруг решат отнять. Потом взял второй ломоть хлеба, вытряхнул на него из банки с надписью «Джем» что-то сладкое и лиловое, по вкусу похожее на сливы, с наслаждением прожевал пару кусков и только собирался прикончить остаток, когда услышал со стороны женщины в красном сдавленный стон ужаса.
Генри посмотрел на ее тарелку. Перед ней лежало все то же яблоко, и ему стало стыдно.
– Хотите? – сказал он, протягивая ей свой ломоть хлеба с дрожащей горкой джема. – Я всего пару раз откусил, тут еще много.
Лицо женщины по цвету разом стало, как ее платье. Вокруг засмеялись – тихо, многоголосо, смех пронесся по залу, как легкий ветер.
– Господа, не смотрите так на нашего гостя, – добрым голосом сказал принц. – Еще каких-то пара буханок хлеба, сырная голова, тушка кролика и мешок яблок, и он будет готов к беседе.
– Мешок – это слишком, – покачал головой Генри. – Но кролика несите. А что такое сырная голова?
На этот раз засмеялись громче, и Генри вздохнул. Наверное, он опять что-то сделал не так. Он отправил в рот остаток хлеба – и тут его взгляд упал на предмет, который лежал перед ним.
Генри нахмурился. Иногда он внезапно вспоминал слова, которых не знал, которым отец его не учил. Они просто всплывали в голове, он не знал откуда, – как будто он давным-давно видел картинки, которых теперь не мог вспомнить.
Он медленно взял палочку с четырьмя зубцами. У них с отцом таких не было – только ложки из дерева и ножи, но это…
– Это вилка, – выдохнул он. – Это называется вилка.
Уилфред прикрыл глаза, будто у него заболела голова.
– Правда? – заинтересованно спросил принц.
– Да. Я как будто уже видел такую где-то. – Генри поднес ее ближе к глазам, но воспоминание ускользало.
– Продолжай, – с чувством сказал принц, и Генри пошарил взглядом по столу: вдруг другие слова тоже вспомнит. Но ничего не получалось.
Он взял какую-то штуку, похожую на большую железную клешню, повертел ее в руках – ничего.
– Это какое-то оружие? – спросил он.
– Да, – кивнул принц. – Обычно этой штукой зажимают ухо гостей, которые плохо себя ведут, и выкручивают, пока оно не оторвется.
– Ясно, – кивнул Генри и отодвинулся чуть дальше. Он надеялся, что был не таким гостем.
– Это щипцы для сахара, – убитым голосом сказал Уилфред.
Генри уже открыл рот, чтобы спросить про остальные предметы на столе, но тут дверь открылась. Вошел еще один человек в золотой куртке, и все тут же повернули головы к нему.
– Начинается! – Уилфред взволнованно схватил Генри за руку, будто разом забыв все его оплошности.
– Дамы и господа, – важно сказал человек в золоте, – встречайте: юные дамы!
– Девушки приходят на завтрак отдельно, – не отводя взгляда от двери, с жаром зашептал Уилфред. – Это традиция. Так они могут показать женихам свою красоту, туфли и наряды. Самая везучая из них, самая грациозная и изящная, станет женой принца, а остальных выберут молодые люди, которых вы можете видеть вот на том конце стола. – Уилфред кивнул на пестро разодетых ребят бледного вида. – Все уверены, что сегодня будет что-то особенное. Принца несколько дней не было, и теперь все юные дамы мечтают его впечатлить.
Принц со скучающим видом подпер рукой щеку. В зал вошла первая девушка, и брови у Генри поползли вверх. Платье у нее было с пышной неудобной юбкой, плечи голые и явно замерзшие, волосы скручены в тугой узел, а талия перетянута чем-то так, будто девушку хотели задушить, но промахнулись мимо шеи. Но хуже всего была обувь: дурацкие туфли вроде тех, в которых были Генри и все остальные в зале, но только на каблуках невероятной высоты. Перед лицом бедняга держала какую-то непонятную штуку: две деревянные планки, между которыми была натянута ткань.
– Это веер, – взбудораженно прошептал Уилфред. – Незамужние девушки всегда с ним ходят. Неприлично показывать рот, когда говоришь или ешь. Впрочем, и того и другого они стараются делать поменьше, а то никто не возьмет замуж.
– С ума сойти. – Генри с облегчением выдохнул: девушка сделала несколько шагов и все-таки не упала.
Прелестно, правда? После потери Сердца это развлечение придумали, чтобы во дворце было не так скучно. Именно на этих утренних выходах король когда-то выбрал королеву, мой покойный друг, хранитель казны, – эту вредную растолстевшую Эмму, а я – мою дорогую жену.
И он кивнул на Ингрид, которая сидела наискосок от него. Генри только сейчас ее заметил. Она застыла, вытянув шею и не отрывая взгляда от двери, и Уилфред, перегнувшись через стол, успокаивающе похлопал ее по руке.
– Не волнуйся, она справится. Она у нас лучшая.
– Как же, – тихо сказала женщина в красном на ухо маленькой старушке, сидевшей через пустой стул от нее. – Раз уж моя соизволила явиться домой, она покажет этой сухой рыбине и ее костлявой дочке, кто тут главная красавица. Она, правда, вдолбила себе в голову, что не может говорить, а я думаю: ну и ладно, для невесты это же лучше всего!
Генри сглотнул. Только сейчас, приглядевшись, он понял, с кем сидел рядом: черты лица Агаты будто проступали в глубине пухлого, расплывчатого лица женщины в красном. Но, судя по взглядам, которые мать Агаты бросала на него, вряд ли стоило ждать, что они подружатся.
А девушки все продолжали заходить – появление каждой сопровождал всплеск интереса и бурные обсуждения платья, походки и высоты каблуков. Генри этих бедняг отличил бы друг от друга разве что по цвету платья. Девушки тихо садились к своим родичам и вяло накалывали на вилки кусочки еды, которыми и зайца не накормишь, а потом ловко подсовывали их под веер.
С пятой девушкой случилось то, чего Генри с ужасом ждал. В середине пути она опасно пошатнулась, нога у нее вылетела из туфли, и девушка, потеряв равновесие, едва не растянулась на полу. Какая-то женщина – очевидно, ее мать – с досадой стукнула ладонью по столу. Девушка кое-как выпрямилась и побрела к своему месту, подталкивая туфлю голой ногой. В таком платье она никак не могла за ней нагнуться, она и дышала-то еле-еле. По тому, как девушка ставила ногу, сразу было видно, что она ее сильно потянула, но никто не помог ей идти, все были заняты обсуждением ее промаха.
– Она же… она себе чуть шею не сломала! – пролепетал Генри.
– О да, кости ломали уже несколько раз на моей памяти! Вот неуклюжая корова, выбыла не меньше чем на неделю! – счастливым голосом сказал Уилфред. Генри только сейчас заметил, что он черкает что-то в записной книжке. – Отмечаю все удачные выступления. Бедной Фрезии жирный минус. Теперь старый Йонас должен мне три монеты – он на нее ставил.
– Почему ей никто не поможет? Ей же больно! – пробормотал Генри.
Девушка уныло дохромала до стола. Мать ждала ее с видом коршуна, выследившего барана.
– О, милый мой, это жизнь. Каждый сам за себя. – Уилфред хотел сказать что-то еще, но тут вошла девушка в синем платье, и женщина в красном задергалась от волнения.
– Вот она, моя детка! Ну, пусть покажет, чему научилась в большом мире!
Агату Генри узнал с трудом. Из-за белого веера он видел только верхнюю половину ее лица, но даже по глазам было ясно: это неудобное платье, ужасные туфли, тугая прическа и бессмысленный веер вызывают у нее отвращение, равно как и все собравшиеся.
– Посмуглела, но хоть не поправилась, – тоном знатока заметил Уилфред. – Но волосы у нее всегда были слишком темные. То ли дело моя – к счастью, лицом пошла не в меня!
