Избушка на костях - Ксения Власова
– Судьба не даровала мне сыновей, одной только дочерью наградила. Я не роптал до этого часа, с ласкою и заботой относился к единственному чаду. Но дочь вошла в пору, когда к ней сватаются женихи.
– А ты не рад?
– Рад был бы, да только в приданое к ней идет большая часть моих земель.
– Тех, что тебе дали за жену, когда ты сам сватался?
Чужеземный князь не дрогнул, лишь ненадолго потемнел лицом: то ли от переживаний, то ли от непристойности разговора. Мыслимо ли это – намекать достойному мужу, что благосостояние его нажито приданым жены?
– Тех самых, тех самых.
Яга пожала плечами.
– Так оставь дочь в семье, пусть при тебе живет.
– Я не могу разгневать короля. Он требует немедля сыграть свадьбу.
– За кого отдают твою дочь? Если человек он честный, не возьмет больше положенного.
– Муж он отважный, хозяйка, но едва ли добросердечный. Славу он в битвах завоевал, тем и пленил сердце короля.
Яга поморщилась, будто глотнула горького отвара. Слова ее засочились ядом:
– Коль он ему так мил, сам бы и женился. А то гонит девку под венец… Она-то хочет женой стать?
Чужеземный князь смешался, будто слов не разобрал. Склонил голову, потер ухо, а в глазах его, как рыба в озере, заплескалось недоумение.
– Дочь моя?
– Да-да, она.
Настроение Яги резко, будто погода в певучие капели, переменилось. Глаза стали колкими, как снег в сильный буран.
– Не знаю, хозяйка. Да и не имеет это значения. Важно другое.
В голосе чужеземного князя проступило раздражение учителя, принявшегося объяснять урок глупому неучу. Я сама в школу не ходила, но грамоте обучался Тим. Вот по его рассказам и помню.
– И что же важно? – неохотно, будто уже зная ответ, спросила Яга.
Веретено в ее руке закружилось с бешеной скоростью.
– Земли мои важны, – ответил чужеземный князь. – Научи меня, хозяйка, как дочь замуж не выдать, короля не разгневать, а свое добро сохранить.
– Многого, ох, многого просишь. – Яга покачала головой и вдруг улыбнулась. Так скалится лиса за миг до того, как набросится на зазевавшегося зайца. Я едва не отступила за трон, чтобы спрятаться за широкую резную спинку. – Но я тоже не лыком шита. Знаю, знаю средство верное!
Веретено, с легким жужжанием танцевавшее все это время, резко остановилось.
Яга сделала чужеземному князю знак подойти. Тот послушно приблизился и замер в полупоклоне.
– Слушай внимательно да запоминай. Возьмешь веретено мое костяное. Ровно в полночь, в самое темное время ночи, дочь твоя уколет им палец. Кровь окрасит кость, и в тот же миг девушка уснет. Ничто ее не сможет разбудить, кроме одного – любви.
– У нас не терпят колдовства, хозяйка. Сожгут ее или сочтут мертвой и похоронят.
– Коли и так, тебе-то какое дело? Дочь твою под венец не вытолкнуть, а иначе тебя в опалу изгнать – дело хлопотное. Пока суть да дело, глядишь, чего изменится. Может, люб станешь своему королю, может, король сменится. А то и сын у тебя родится и положение твое укрепит, кто знает?
Яга с прищуром смотрела на чужеземного князя. В ладони ее тускло поблескивало костяное веретено с острым наконечником. Мне до одури стало жаль бедную княжну: ее уморят долей хуже смерти, уберут, как досадное препятствие с пути. Долго ли она будет спать, да и позволят ли? В землю сырую закопают и даже рябинку сверху не посадят.
Я украдкой смахнула скатившуюся по щеке слезинку. Глупо это – тревожиться за тех, кого не знаешь.
– Благодарю, хозяйка! – донесся довольный голос князя. – Убить родное дитя своей рукой я бы не смог, а вот…
«Чужой?» – едва не сорвалось с моих уст.
Наученная опытом, я с силой прикусила язык и тихо зашипела от боли, как раздраженная кошка. Ворон покосился на меня, переступил с лапы на лапу и отвернулся.
– …ворожба здесь к месту будет.
Ладонь чужеземного князя уверенно сомкнулась на веретене, принимая подарок. Яга чуть склонила голову, всматриваясь в неприкрытую, детскую радость гостя, словно в отражение незримых вод. Я привстала на цыпочки, думая углядеть то, что увидела хозяйка терема, но тщетно. Этот миг, протянувшийся между нами как длинная, звенящая от натяжения нить, прервал Кощей. Он хлопнул в ладоши раз, два, а затем принялся рукоплескать с такой силой, что захотелось прикрыть уши. Его красивое лицо снова озарила улыбка – солнечная, теплая, согревающая. Она коснулась сердца каждого в горнице и нашла отражение в глазах гостей.
– Благодарствуем тебе, хозяйка!
– Здоровьица тебе, родная!
– Не забудем слово твое зоркое!
– Совет твой драгоценный!
Гвалт поднялся, как после представления скоморохов. Одобрение, облегчение, удовлетворение – все смешалось в один неясный гул. Яга поднялась с табурета и, взяв сотканное покрывало в правую руку, левой махнула:
– Идите с миром, князья.
Те попятились к двери. Их резвости позавидовали бы и голодные звери лесные. Даже они не сумели бы так быстро унести ноги. Боялись князья Ягу, ох боялись! И все равно шли к ней на поклон.
– Князь Святослав, подожди.
Спина одного из гостей, почти исчезнувшего в дверях, дрогнула. Князь замялся на пороге, будто колебался, но все же возвратился. Раздался шелест его неспешных шагов: подол длинного, расшитого золотом плаща тихо прошуршал по ковру. На сафьяновых сапожках с россыпью самоцветов на носках заиграло солнце, заглянувшее в распахнутое окно и тут же скрывшееся за сизыми тучами.
– Знаю, матушка твоя больна.
– Откуда, хозяюшка?
Ставни дрогнули от порыва ветра. Я втянула носом воздух: запахло скорой грозой. В горнице потемнело.
Яга провела ладонью в воздухе. Ее пальцы точно струны гуслей перебрали. Нить, которую она вытянула на прялке, сплелась в причудливый узор. Тот разрастался все больше и больше, пока не превратился в… покрывало! Да какое: тонкое, изящное, теплое. Красивое, глаз не отвести.
Яга покрутила его в руках, с удовлетворением хмыкнула и отложила в сторонку.
– Слухами земля полнится. Вот, возьми. – Яга протянула князю покрывало. – Пусть согреет ее.
По углам заскользили тени. Одна из них метнулась ко мне. Ее когти почти сомкнулись на лодыжке, но сидевший на троне ворон громко каркнул. От резкого звука отшатнулись и я, и тень.
Князь с Ягой даже не обернулись.
– Благодарствую.
– Не о тебе беспокоюсь – о матушке твоей.
Князь Святослав поклонился в пояс, принял покрывало и торопливо, не стараясь сохранить лицо, ринулся к двери. Вскоре его шаги стихли где-то в коридоре. В горнице остались вчетвером: Яга с Кощеем да мы с Тимом.
– Наконец-то балаган этот закончен.
Яга потерла затекшую шею. Осторожно повернула голову влево-вправо и потянулась к роскошному венцу. Жалобно зазвенели жемчужные нити.
– Ты была неподражаема, отрада моего сердца! Эти князья…
Кощей замер на полуслове. Ему в руки лег венец.
– Ух, тяжелый, зараза! – Яга поправила косу, пригладила серебристые волосы и обернулась ко мне. Льдистые глаза впились в мое лицо, будто осколки стекла в нежную кожу. – Ну, ведьма молодая, в силу не вошедшая, надумала? Останешься или домой воротишься?
Грудь сдавило от волнения. Я знала, что ради этого мгновения проделала столь долгий путь, и все равно колебалась. Казалось, ступлю в эту реку, и дороги назад не будет: плотину снесет мощный чистый поток, все вымоет вода и следа от прежней жизни не оставит. Я подняла взгляд к потолку, с которого на меня глазели расписные, поражающие буйством красок птицы. Живая, с черным оперением, тоже поглядывала на меня со спинки резного трона.
– Я…
Голос внезапно охрип. Я растерялась, словно цыпленок, выглянувший из-под крыла курицы-наседки. Вот же, все так ясно, как днем. Почему же я плутаю, будто в потемках?
Новый порыв ветра – свежего, несущего бурю – ударил в ставни и долетел до меня. Он холодом коснулся обнаженной кожи, пощекотал шею и послал по спине волну мурашек.
– Я…
Яга свела брови, выказывая нетерпение. Кощей привычно улыбнулся, но нервные движения длинных пальцев, перебирающих рясы венца, выдавали его напряжение. Лишь Тим сохранял спокойствие. Тот, из-за кого я колебалась, оставался невозмутимым. Скрестив руки на груди, он глядел на меня прямо, не отводя взгляда. Его глаза не лучились теплотой, на их дне, словно сталь, сверкала решимость.
Чаши весов покачнулись и застыли.
– Я останусь.
Хозяйка усмехнулась – по-доброму, по-дружески.
– Ну раз так…
Яга, не договорив, наклонилась, подняла с пола огрызок яблока. Того самого, которым угостила княжича. Перед моим взором снова предстала тошнотворная картина: выгнутая дугой спина, рвущие плоть кости, острая, невыносимая боль, отразившаяся в человеческом зрачке за миг до того, как он вытянулся и стал звериным.
Я вздрогнула, когда воздух со свистом разрезали черные крылья. Краешек одного из них задел меня – вскользь, совершенно мимолетно, но точно не случайно. Ворон мягко опустился на выставленную руку Яги и, склонив голову набок, уставился на хозяйку темными глазками-бусинками. Она что-то шепнула ему, так тихо,
