Андре Олдмен - Последний игрок судьбы
В голосе ее явственно прозвучала радость.
Снова тихий ответ.
— Если так, тогда…
Изумрудная змейка, схваченная щипцами, исчезла в корзине.
— Скажи ему, — бросила юная мучительница. — Я поговорю с Игроком.
Лязгнула дверь, потом комнату залил красноватый свет зажженного факела. Железные оковы спали, и Конан, потирая затекшие руки, сел на возвышении.
Белокурая Дана стояла перед ним, держа в руке факел. Она снова облачилась в доспехи, однако оружия при ней киммериец не заметил. Воительница подала ему одежду.
— Благодарю тебя, — сказал он, завязав пояс. — Ты явилась вовремя. Знаешь, я предпочел бы отправиться в Лабиринт и постараться одолеть Гратакса, чем лежать здесь, забавляя эту безумицу…
— Она не безумица, — сказала Дана. — И ты пойдешь в Лабиринт, чтобы одолеть Гратакса.
Конан поперхнулся.
— О, женщины, — пробурчал он, — воистину, Митра создал вас, чтобы мужи не скучали. Не ты ли говорила, что это невозможно?
— Боишься, воин?
— Нет! Но, прежде чем пуститься в предприятие, не худо бы знать, с кем или чем предстоит иметь дело.
— Я скажу, а ты слушай. Гратакс — кумир нашего острова. Он находится в центре Лабиринта, дорогу к нему ведают только жрецы. Лабиринт кишит чудовищами, встреча с каждым — верная смерть. Никто не видел Гратакса, кроме тех, кого он обращает в брагонов своим взглядом. Но брагоны ничего не могут рассказать.
— Весело! И ты хочешь, чтобы я пошел в Лабиринт, уничтожил чудовищ и… что?
— Вынес кумира наружу.
— Зачем?
— Узнаешь.
— Я готов.
— Ты не пройдешь и десяти шагов, как погибнешь.
— Лучше смерть в бою, чем любовь обезьяны или изумрудная змейка.
— Нам не нужна твоя смерть. Ты должен принести кумира.
Конан досадливо сплюнул.
— Всегда замечал, что женщины мыслят иначе, чем мужчины, — сказал он. — Если я погибну через десять шагов, то как же, Нергал вас всех задери, я смогу достигнуть центра Лабиринта?
— Гибель грозит, если ты попытаешься проложить дорогу силой оружия. Еще никто не смог этого сделать. Но если ты будешь играть…
— Играть?
— Да, по определенным правилам. И не один. С тобой пойдут другие.
— Кто?
— Твои люди, команда «Ласточки», пуантенец. Он будет Главным Игроком.
Конан немного подумал. Кое-что ему стало ясно. Очевидно, Дана не зря так внимательно слушала, когда он рассказывал ей о юном Лабардо, сумевшем победить самого Даркатеса. Только тогда пуантенец играл на деревянной доске, сейчас же…
— Согласен, — сказал он. — А против кого предстоит партия?
— Вашим противником будет Илл'зо, — сказала Дана. — Он объяснит остальное.
* * *— Тот, кто войдет в эту дверь, тот дерзает отважно, жизнью ничтожной рискуя, стремится к вершинам. Вглубь опускаясь, поднимется он над собою, а проиграв — обретет у богов снисхожденье…
— Это мы еще посмотрим, — пробормотал Конан и толкнув в бок стоящего рядом Лабардо.
— Эй, пуантенец, ты что предпочитаешь, обрести снисхождение богов или выиграть партию?
— Пустой вопрос, — отвечал вполголоса молодой человек, — ни один настоящий игрок не начинает партию без надежды на победу.
— Ты мне нравишься, — хлопнул его по плечу Конан.
Лабардо отвел взгляд. Если бы он смел ответить, ответ его вряд ли пришелся бы капитану «Белит» по вкусу.
Лабардо не мог простить того, что Амра сделал с Эстразой.
Судьбе было угодно, чтобы они стали партнерами, но это отнюдь не примеряло пуантенца с варваром.
Конан взглянул на зингарку. Глаза девушки блестели, она крепко сжимала тонкими пальцами золотую рукоятку кинжала, висевшего на ее поясе. Кожаный камзол, скроенный на женский манер, прикрывал ее высокую грудь, короткая юбка открывала стройные ноги выше колен, голени крепко оплетали ремни сандалий. На голове ее был легкий шлем, украшенный зелеными камнями, — выглядела Эстраза весьма воинственно. Она стояла по правую руку от Лабардо, не сводя восхищенного взгляда с юного пуантенца.
Решение идти с остальными в Лабиринт она приняла добровольно. Хозяйки острова на сем не на стаивали, но и противиться не стали. Илл'зо разразился по этому поводу очередной тирадой, суть которой сводилась к следующему: и среди женщин бывают ослепленные души и, дабы наставить их на путь истинный, подобных жен следует подвергать испытаниям. А испытаний в Лабиринте — хоть отбавляй.
Теперь их отделял от таинственной двери десяток шагов. Слуги Гратакса стояли по сторонам тяжелых железных створок, скрестив по своему обыкновению худые руки на груди. Дверь, хоть и была не менее двадцати локтей вышиной, казалась маленькой между двумя огромными каменными черепами, украшавшими стену залы. В пустых глазницах мертвых голов мог легко бы уместиться пяток-другой взрослых мужчин, ощеренные зубы были вытесаны из красного камня, на каменных лбах — магические знаки.
Над входом виднелась надпись, которую Илл'зо уже успел перевести. Она гласила: «Вступивший в Лабиринт подобен искре. Угаснет или разгорится».
Пираты и матросы «Ласточки» толпились за спинами Конана, Лабардо и девушки. Сжимая в руках оружие, они злобно поглядывали друг на друга: недавние враги никак не могли привыкнуть к мысли, что теперь им предстоит действовать заодно. Рядом с Эстразой зябко поводил плечами Карастамос, худой лысоватый старик, ее воспитатель.
Блюдя верность госпоже, он вызвался сопровождать зингарку в мрачных подземельях. Киммериец отдавал должное подобной преданности, хотя с удовольствием бы придушил старикашку: тот позволил себе болтать лишнее, когда за хмельной чашей Конан помянул изумрудную змейку.
Выпивали они в покоях Жреца Черепа: Илл'зо, как радушный хозяин, угощал их разнообразными напитками, среди которых оказалось даже ячменное пиво — приятная неожиданность для варвара, успевшего подустать от шипучих напитков. Хватив сразу добрую кварту, Конан разомлел, и язык его развязался.
— Клянусь дубиной Крома, — сказал он, — я был на волосок от того, чтобы стать возлюбленным белой обезьяны! Когда холодная тварь поползла вниз по моему животу, слова клятвы готовы были сорваться с моих губ…
Тут он приметил, что Карастамос криво усмехается.
— Эй, старик, — бросил варвар, — в твоем возрасте опасно скалить зубы. Не ровен час — выпадут.
Старый воспитатель побледнел и перестал улыбаться.
— Скажи нам, что тебя так насмешило, — потребовал киммериец.
— Я только подумал, господин мой, — прогнусавил старик, — подумал, услышав о сем страшном деле…
— Что, хвост Нергала тебе в кишки?!
