Владимир Коваленко - Крылья империи
Генерал-адъютанты Гудович и Мельгунов готовно и истово смотрели в рот царю. А вот в глаза избегали. Оно и понятно — их полки без шефов заперты на Васильевском острове.
Графиня Воронцова тихонько сидела в уголке, едва дыша. Ее дядя, канцлер, поминутно оглядывался на племянницу.
Голштинские генералы Девиер и фон Левен ерошили парики и пытались изобразить на казенных лицах мышление.
Миних развалился за столом и скептически разглядывал остальных. Баглиру показалось, что он вот-вот пакостно захихикает. Впрочем, было отчего.
Случайные лица выглядели лучше. Чуплегов, несмотря на рану, держался во фрунт и ел начальство глазами. Князь Тембенчинский устроился за спиной Миниха и, сам того не ведая, воспроизводил поведение фельдмаршала. Нагло вальяжничал. Полковник Сиверс, несколько растрепанный — у него был выходной, и его только вытащили из теплой постели, — шепотом вызнавал диспозицию.
— Да я и сам-то толком понять ничего не успел… — сбивчиво объяснял ему Измайлов. — Разбудили воплями…
— Михаил Львович! Расскажите всем и громко! — попросил император.
— Слушаюсь. Разбудили меня вопли, я — бегом к своим казармам, а оттуда ротмистр Чуплегов с полусотней кирасир, без брони, полуодетые — палаши и кони… Полковник, говорит, убит — и царь тоже. Я говорю: врешь, давай туда! Он кричит: у нас уже совсем Екатерина, многие присягнули; спрашиваю: чего не присягнул он сам — он мне: что обходят-де Павлика, надо делать что-то… Нашли мне коня. Вырвались на нарвскую дорогу, там князя встретили, он рассказал, что кирасиры прорываются на Выборг, там сделают круг. Пушку вот взяли… Ну и все… А про кирасир вот князь Тембенчинский изложит подробнейше.
— Прошу вас, князь.
Баглир протиснулся к столу, оттерев фельдмаршалов и генералов.
— Ваше величество, господа, — начал он, — вот что я могу вам сказать по положению в городе: там происходит возмущение гвардии. В отличие от переворотов двадцатилетней давности, — он отпустил поклон Миниху, — масштаб не в пример больше, участвует большое количество статских лиц. Многие жители столицы недовольны императором. Однако самих заговорщиков, вероятно, не более полусотни. Распущенные слухи о гибели вашего величества, — Баглир ободряюще улыбнулся царю, — заставили многих присоединиться к выступлению, так сказать, бескрамольно. То есть не имея в виду ничего худого. Их немедленно повязали кровью — заставив арестовывать и убивать верных присяге. Сенат и Синод уже собраны — и под штыком напишут любые решения. Екатерину поддерживают как недоброжелатели собственно вашего величества, так и противники текущей политики. Можно сказать, что имеет место мятеж худшей половины дворянства. Той половины, которая уже получила вольность. И которая не желает, чтобы вольность распространилась на другие сословия. Еще — мятежники очень сорят деньгами. Откуда столько — неясно. Что до кирасир — они сражались. И, если живы, прорвались вон из города.
И сделал шаг назад. Стало тихо.
— Я полагаю, их еще можно утихомирить, — робко сказал фельдмаршал Трубецкой, глядя на подбородок царя. — И вообще, так поносить дворянство, верных ваших слуг, говоря, что половина взбунтовалась… Я могу съездить в Петербург…
— И я! — торопливо вставил вице-канцлер Голицын.
— Я тоже! — Это Александр Иванович Шувалов, тоже командир мятежного полка.
— Согласен, — сказал Петр. — А что вы, ротмистр, право, так злобно? Нехорошо. А вы езжайте, езжайте.
Те наперегонки метнулись к двери. Баглир едва не заулюлюкал вслед.
— Царей продавать за водку нехорошо, — жестко сказал Миних. — А эти переметнутся. А если и нет, то за поведение вверенных им полков все равно расстрелять надо бы.
— Экий вы жестокий.
— Такие правила этой игры. Корона снимается с головой. А я не хочу по новой — в Сибирь. И предавать вас тоже не хочу. Но пусть едут — расскажут, что мы тут сидим себе, сопли жуем… Хорошая дезинформация.
— А мы действительно жуем сопли, — сказал Измайлов.
— И если продолжим, то будет все равно, — заявил Миних. — Извините, ваше величество за грубость, но надо же заставить вас делать свою императорскую работу. Временами — опасную и тяжелую. Вы же солдат! Или только играете в солдатики?
Император порозовел от возмущения.
— Вы мне говорили, что устали бояться. Так просто перестаньте быть трусом, черт возьми! — продолжал Миних. — А про дворянство — почти правда. Не все шкурники. Но — слишком многие, чтобы это делало честь сословию. Все оттого, что каста замкнулась в себе. Я сам — граф и крестьянский внук, а не борзая с родословной!
И тут Петр успокоился.
— А и верно, — сказал он. — Вы задумали какую-то рискованную эскападу?
— Придумал несколько, не знаю, какая лучше, — заявил Миних, — но сделать можно многое. Например, если вы выйдете навстречу мятежникам — они протрезвеют и опомнятся.
— Нельзя, — возразил Гудович. — Там будет хотя бы один настоящий заговорщик. И он убьет вас!
— Не пугай! — погрозил ему пальцем Петр, но погрустнел.
— Надо написать воззвание, — предложил Волков.
— Верно, Дмитрий Васильевич, — согласился с ним Воронцов, — но воззвание, ничем не подкрепленное, — просто сотрясение воздуха.
— Тем не менее его надо подготовить и размножить, — поддержал Волкова Миних. — Вы уж этим непременно займитесь. А еще у нас есть Кронштадт. И недалеко Выборгский полк учения проводит. Надо туда послать…
Петр кивал. За окном топали сапогами астраханские гренадеры. Этот полк оказался разделенным надвое: один батальон здесь, другой в мятежной столице. Положение с военной силой вообще было неприятным — даже если считать Выборгский полк. Артиллерия голштинской армии, как оказалось, почти истратила запасы пороха на салюты — а новых поступлений не было. Хуже того — ядра оказались не того калибра. Так что можно было стрелять лишь картечью. Правда, картечи было в избытке, но в остальном Вильбоа сделал свое дело! Боевых патронов тоже не хватало. Зато ружей было в избытке. Их роздали даже новобранцам, до того упражнявшимся с деревяшками.
Белесое небо окончательно скатилось из утра в день, уже омраченный двоецарствием. Из этого дня надвигалось что-то страшное, от чего не защитят ни уютные стены, ни низенький потолок. Петр ощутил, как время течет у него между пальцев, не оставляя ничего — решительно ничего, — пронизывает ладони, руки и уносится неведомо куда. В бесславие и Лету! Но злость пересилила наваждение. Петр вдруг вскочил и забегал по комнате.
— Сейчас сюда заявятся гвардейцы и начнут нас резать, а мы… — Выругаться он предпочел по-немецки, всласть.
