За солнцем - А. Кластер
Костяная руда посреди всего этого казалась бледной и скучной, пыльной какой-то. Вот бы потратить деньги на нож, может, хватило бы – но обмануть Килча Анкарат не мог.
Торговец с замотанным до самых глаз лицом что-то показал скупыми резкими жестами; Гриз перевёл:
– Говорит, нравишься земле и камню. Выбирай подарок, в довесок к покупке. – И добавил, явно от себя: – Только не наглей.
Анкарат вытряхнул деньги на ладонь: горсть кругляшей-пустышек, мелких монет, ценность которых ограничивалась ценностью металла; пара пластин с выбитыми знаками элементов – в них, как и во всех непустых деньгах, горело плетение. Даже несколько знаков Изумрудной Печати, далёкого города, где металлы обрабатывали совсем по-особенному, – Килч рассказывал, что их деньги ходят по всей остальной земле, а вот в Городе Старшего Дома появляются редко. Да, на нож бы хватило, но вряд ли Килч обрадуется, если Анкарат всё это потратит.
А подарок…
Анкарат ещё раз тоскливо взглянул на оружие, представил злую тяжесть в ладони, представил, как поднимается по рукояти память о здешней жаре и заговорённых стенах.
И выбрал амулет, гладкий, истекающий лунным светом, – для мамы.
Темнота ночи после пещерной тьмы показалась светлой, чистой. Небесное солнце давно ушло, небо искрилось – не как руда, как вода, глубокая, сиренево-синяя, полная звёзд.
Небесное солнце ушло, но солнце подземное было близко. Ближе, чем в грохоте и чаду каньонов. Каждый шаг звучал золотом, светом.
В следующую дюжину Анкарат несколько раз возвращался в каньоны. С костяной рудой всё прошло удачно. Несмотря на бедность жителей квартала, заказы шли Килчу один за другим, это было хорошо, но времени отнимало кучу. Анкарат привык погружаться под землю, распаренный воздух нижних уровней стал казаться прозрачней, знаки на стенах – ярче. И каждый раз ему встречался Гриз – то возле лестницы отирался, то выныривал из толпы в пещерах. Вёл он себя серьёзней и поучительней раз от раза. Это злило, но и жаль его было тоже. Тощий, нескладный, он как будто постоянно натыкался на углы собственного тела, вздёргивал ворот, когда не знал, что сказать, вставлял в разговоры какие-то чудные слова – то ли язык древнего народа, то ли говор чужих Городов. Что ему надо? Хочет дружить? А сказать боится.
Чудно́ это было. С друзьями из квартала Анкарата роднила общая радость жизни, Анкарат верил – они слышат то же подземное солнце, потому понимают его и любят. А этот? Странный какой-то.
– Чего тебе надо? – спросил он впрямик, грубей, чем хотелось. Гриз нахмурился, потёр переносицу сгибом пальца – будто сгоняя мысли.
– Ты необычный. – Голос дрогнул, что-то мелькнуло в нём заворожённое. – Я… чувствую. Слышу огонь.
Плотный воздух похолодел. А огонь – прокатился по рёбрам, защипал ладони, ошпарил щёки. Огонь, огонь. Никто до сих пор не замечал. Никто из чужих. А если не врёт? Если правда колдун, значит, и это – правда?
– Хочешь, – выдохнул Анкарат, – приходи в гости. Есть человек, который может дать тебе работу – если ты правда колдун.
Гриз дёрнул ворот – вверх, потом вниз. Улыбался он косовато, но видно было, что счастлив.
– Если… да, конечно, – заговорил тише, без прежней спеси, – а когда…
– Да хоть сегодня, – ответил Анкарат, не подумав. Килч, конечно, выслушает, хоть ему и не нужен помощник, а вот мама… но может, и обойдётся.
– Замечательно. Нужно… – Гриз замялся, клубы пара и пыли глодали его силуэт. – Нужно только домой зайти.
Увидев дом Гриза, Анкарат сразу понял, отчего тот сперва спотыкался в словах, а потом до самого порога молчал.
Жил он не на верхнем уровне, а сразу над рынком, в узкой и длинной пещере – прямо нора. Стены облепили знаки, но не строками, не словами – углами, квадратами, грубыми, крупными, не цветными – стальными. Воздух тяжелей, солоней, чем на людном рынке. Несколько шагов – комната плыла во мраке. Вот лавка под драным покрывалом, пол, захламлённый какими-то инструментами, обломками камней, мотками верёвок, крючьями, обрывками старых листов. В тупике, которым кончалась нора, громоздился огромный ящик – заменял стол.
– Понятно, – Анкарат свистнул, – чего ты решил дёрнуть отсюда!
– Тише! – шикнул на него Гриз.
Но опоздал.
В темноте тупика что-то зашевелилось. Просыпалась грубая ругань – сиплый, спитой голос. С треском разгорелся огонь в маленькой плошке. Гриз замер как заколдованный. Из-за ящика медленно, вязко поднималась тощая женщина. Глаза у неё были птичьи – но птицы разбившейся, мёртвой. Она заговорила, быстро, непонятно, уродуя слова. Потом ткнула в Гриза узловатым пальцем:
– Выродок!
Будто прокляла – или проклянёт следующим словом. Губы у Гриза дёрнулись. Анкарат шагнул вперёд, тряхнул его за плечо:
– Мы зачем пришли-то сюда?
Гриз очнулся. Стукнул по круглому знаку на стене, вытряхнул из открывшейся ниши какие-то кубики, амулеты, схемы на серой бумаге – всё в заплечный мешок. Сказал:
– Я ухожу.
– Выродок, – повторила женщина бессильно. Упала на прежнее место, уронила ладонь на плошку с огнём – исчезла во тьме.
Анкарат не знал, кому она бросила последнее слово.
Впервые они возвращались из густого чада каньонов вместе. Воздух светлел, становился прозрачней и легче с каждой ступенью, уходил лихорадочный алый свет, позади оставались густые тени пещер. Возле моста Гриз сбавил шаг: заметил Стражников. Но Анкарат стиснул его запястье, вскинулся, зашагал вдвое быстрей. Старший Стражник прищёлкнул языком, втянул воздух, чтобы что-то сказать, – Гриз задрожал, потянул назад, ссутулился, даже уменьшился, словно тень на свету. Анкарат зло зыркнул на Стражника, почти зарычал – и никто ничего не сказал, никто их не остановил.
Они поднялись на ничейную землю квартала, и та показалась свободной и светлой.
Домой добирались долго – Анкарат жил на верхней границе квартала. Лавки вокруг закрывались, зажигались огни в окнах, на крышах. Облака над огнями текли длинными полосами, темнели, пропитываясь вечерней мглой.
Гриз не оглядывался, только бросал во все стороны быстрые взгляды, щурился от непривычного света. Путь получался тревожный и мрачный – Гриз не
