Liber Obscura. Тёмная книга, Эрика и её кошмарное приключение в двузначность - Хельга Воджик
Так первый кусочек лёг в альбом, а она поняла, что всё простое не менее значимо, чем сложное, и что мир не может состоять лишь из героев, громких фраз и чудес. Ведь тогда уникальность и редкость исчезнет, а вместе с тем и всякая необычность. Если в году будет триста шестьдесят пять праздничных дней, и все они Рождество, то просто не останется времени на восхитительное ожидание и предвкушение! Тогда единственными отличными от прочих дней станут лишние високосные двадцать четыре часа, и ждать их придётся четыре года!
Ей было семь, и вряд ли она мыслила такими сложными и абстрактными категориями, но годы спрессовали чувства и фантазии, отшлифовали тот первый камушек решений до алмаза, и ей нравилось любоваться его блеском, а значит и собственной предопределённостью и избранностью. Как не крути, но каждое слово-клей желает стать частью бессмертной цитаты, так и с людьми: даже самые заурядные из нас иногда мечтают вынуть из камня меч.
Она полюбила непритязательную простоту и с головой окунулась в потоки слов, что дарили ей новые миры и жизни, новые знакомства и новых друзей. И пусть они никогда с ней не заговаривали, зато она их всегда внимательно слушала и в минуты горя и радости незримо была рядом.
Иногда она представляла, что и у неё есть такой же невидимый друг, увлечённый историей её жизни. И то, что для неё растягивалось на долгие часы, месяцы и годы, для него могло пролетать так же быстро, как шуршали страницы под её пальцами. Эти фантазии были столь сладки, что увлекали её без остатка. Но после. После она вздыхала, ощущая лишь соль и горечь. Она лишь клей, маленькая и незаметная в безбрежной глади серого осеннего моря и годная лишь на то, чтобы однажды вобрать частичку рассвета светила, проводить слепым взором его закат, или, среди прочих, остаться незамеченной в его тени. Камешек на галечном пляже…
Но раз проклюнувшаяся мысль зрела, набухала, пускала корни. Лимб реальности, в котором она прибывала в промежутке между завершением одной книги и началом следующей, неизменно возвращал её к этой фантазии.
Шли годы. Кожаная обложка альбома потёрлась, а слова заполнили страницы несколькими слоями. Как и воспоминания – новые перекрывали старые, и даже самые яркие бледнели под тяжестью лет.
Однажды её собственная история, подчинённая линейному бегу времени, перевалила за середину. Дни теперь летели как недели, а сезоны сменялись слишком быстро. В очередной раз она блуждала по кругу личного лимба, заглядывая в темноту бесконечной пустоты, ожидая, когда из неё явится слово, а следом и свет. В тот миг, охваченная мраком печали и тоски, она подумала, что хотела бы сама стать книгой и поселиться в сердце хотя бы одного читателя. И тогда, впервые за полвека, вместо того чтобы взяться за чужую новую историю, она вышла на улицу и пошла не к книжному магазину, а совсем в другую сторону.
Мелкий дождь и вечерний сумрак растворили неон в лужах. Воздух, вода и огни причудливо перемешались и растеклись. Мир был податлив и мягок, таинственен и притягателен, как размытый акварельный пейзаж. Зонты разноцветными грибами ползли по улицам, толпились у светофоров и исчезали в подземных переходах, у подъездов и в утробах автобусов.
Она шла по расплавленному свету и масляно-чёрному асфальту, одной рукой сжимая ручку зонта, а второй прижимая к груди liber obscura, свой опус магнум, скроенный из чужих слов. Ноги разбивали лужи этого мира, но мысли голодными чайками продолжали витать в нулевом круге личного ада. Сомнения и сожаления. Она думала о цене и ценности, о реальности и вымысле, о возможности обычного слова засиять, а сердцу, впитавшему мириады миров, стать интересным кому-то другому. Тому, для кого она станет миром.
Налетел порыв ветра и вывернул зонт, она попыталась ухватить его, удержать, но оступилась…
Последним, что она услышала, стал пронзительный скрежет, разорвавший улицу.
«Столько шума из-за клея!» – подумала она.
Неистово гудели машины, кричали люди и лишь дождь всё так же скучающе барабанил по зонтам и лужам.
Протёртая обложка из золотисто-рассветной стала закатно-алой, а после и вовсе налилась глубоким винным багрянцем, в котором не было блеска огней и пьянящей тайны. Страницы промокли от дождя и крови. Её жизнь впиталась в слова чужих книг, заполнила пробелы, пульсируя, проникла через волокна до самого корешка.
– Увы, ничего нельзя было поделать, – пожал плечами парамедик, и привычно хлопнул по плечу новенького. После смены они сидели в баре «Азурный Ворон», потягивая тёмный густой эль.
– Кем она была? – спросил второй; это была его первая смена на этой подстанции, и первая смерть на его руках.
– Говорят, при ней не было документов, лишь книга.
– Может, писательница?
– Даже если и так, вряд ли известная.
– А где сейчас книга? – спросил младший.
Старший парамедик вновь пожал плечами и покосился на нетронутый бокал младшего.
Они не могли знать, что иногда чудеса случаются даже с самыми обычными и заурядными. Возможно, и не так, как того бы хотелось, ведь у сверхсил свой особый взгляд на происходящее, а особенно на волшебство. И зачастую любви, времени и желания недостаточно. А вот с кровью и жертвой всё получается гораздо лучше.
Ещё до того, как тело немолодой, но окончательно покинутой духом женщины закрыли в холодном стальном ящике, книга, вобравшая множество миров, обрела свободу. История, склеенная из украденных слов и оживлённая кровью, в последнем порыве вытолкнутой безграничным сердцем, начала свой путь, чтобы однажды навсегда изменить одну незначительную жизнь, сделав её значимой.
Часть первая
Город воронов
Глава 1
в которой Эрика достигает двузначности
Но даже желанный торт не в силах заменить громкие слова и подсластить тихое разочарование
Шёл дождь.
