Дэвид Геммел - Тёмный Принц
Два дня тому назад, молниеносно пересекшая реку Пеней по мелководью армия Македонии застала врасплох защитников портового города Пагасы. Город был взят за три часа. На рассвете занявшие бастионы македоняне увидели флот афинских боевых трирем, тайком пересекающий залив. Но поскольку Пагаса была взята, триремам некуда было причалить, и воины, которые плыли на них, не могли добраться до неприятеля. Ближайшая подходящая для высадки береговая линия была отсюда в одном дне морского пути и в четырех днях — сухопутного, так что ко времени, когда афинские солдаты высадятся, сражение уже будет кончено.
Теперь, с защищенным от афинской атаки тылом, Филипп чувствовал себя более уверенно перед предстоящей битвой. На этот раз Ономарху некуда было спрятать свои гигантские катапульты; не было высоких, поросших лесом гор, из-за которых он мог бы посылать смерть с небес. Нет, в этой битве сойдутся мужчина с мужчиной, армия с армией. Филипп до сих пор с болезненным ужасом вспоминал огромные глыбы, дождем сыпавшиеся на македонян, до сих пор слышал он вопли раздавленных и умирающих воинов.
Но сегодня всё будет иначе. Сегодня шансы будут примерно равны.
А еще у него есть Парменион…
Повернувшись влево, Филипп высмотрел спартанца, который гарцевал верхом вдоль фланга, переговариваясь со всадниками, подбадривая молодых и воодушевляя ветеранов.
На миг гнев коснулся Филиппа. Спартанец прибыл в Македонию семь лет тому назад, когда народ был окружен врагами со всех сторон. В ту пору его стратегические навыки были спасением, и он подготовил новобранческую армию Филиппа, превратив их из крестьян в самую устрашающую боевую силу в цивилизованном мире.
"Я любил тебя тогда," — подумал Филипп, вспоминая бурные дни побед над иллирийцами на западе и пеонийцами на севере. Город за городом сдавался на милость Македонии, когда ее сила росла. Но эти победы всегда принадлежали Пармениону, стратегу, человеку, военный гений которого приносил успех вот уже четверть века в разных войнах в Фивах, Фригии, Каппадокии и Египте.
Филипп прикрыл от солнца здоровый глаз и повернулся, чтобы осмотреть фокейский центр, где должен был стоять Ономарх со своими телохранителями. Но дистанция была слишком велика, солнце отражалось от множества нагрудников, щитов и шлемов, не позволяя различить врага.
— Чего бы я только не отдал за то, чтобы твоя шея оказалась под моим клинком, — прошептал он.
— Ты что-то сказал, господин? — спросил Аттал, первый воин Царя. Филипп повернулся к находившемуся рядом человеку с холодным взором.
— Да, но лишь самому себе. Час настал. Командуй наступление!
Филипп подошел к гнедому жеребцу, взялся за гриву и забрался на спину животного. Жеребец заржал и вздыбился, но могучие ноги Филиппа плотно обхватили его у самого живота.
— Тихо! — сказал Царь успокаивающим голосом. Молодой солдат подбежал с железным шлемом Филиппа в руках. Шлем был начищен до серебряного блеска, и Царь взял его в руки и посмотрел на выгравированное изображение головы богини Афины, украшавшей его лобовую часть. "Будь сегодня на моей стороне, госпожа," — произнес он, водружая шлем на голову. Другой оруженосец подал Филиппу его круглый щит, и Царь продел левую руку через кожаные ремни, затянув их на предплечье.
Первые четыре полка, одиннадцать тысяч человек, начали медленно продвигаться в сторону неприятеля.
Филипп взглянул налево, где ждал Парменион с двумя тысячами всадников и еще двумя резервными полками пехотинцев. Спартанец махнул Царю рукой и обратил свой взор на поле боя.
Теперь сердце Филиппа застучало будто молот. Он еще чувствовал горечь поражения после последней встречи с Ономархом. День был таким, как сейчас, — ярким, солнечным, безоблачным — и македоняне шли маршем на врага. Но тогда на противоположной стороне высились горы, и они скрывали за собой громадные осадные орудия, которые швыряли в македонян гигантские глыбы, разбивая их построения, ломая кости и губя жизни. Затем напала конница неприятеля, и македоняне бежали с поля.
Филипп будет долго помнить этот день. На протяжении шести лет он слыл непобедимым, победа за победой, как было предначертано богами. И вот один страшный час всё переменил. Македонская дисциплина дала себя знать, и к вечеру их армия перестроилась для отхода с боем. Однако впервые в жизни Филипп потерпел поражение.
Что было досаднее поражения, так это отсутствие Пармениона в той битве. Он был отослан с малым войском на северо-запад подавлять восстание в Иллирии.
Шесть лет Царь был вынужден делить победы со своим главным военачальником, а вот бремя единственного поражения досталось ему одному.
Теперь Филипп тряхнул головой, отгоняя воспоминания. — Выставить критских лучников, — крикнул он Атталу. Царский первый воин повернул коня и проскакал к пяти сотням ожидавших приказа лучников. Облаченные в легкие кожаные нагрудники, критяне пустились бегом, чтобы выстроиться за наступающими полками.
В двухстах шагах правее от Филиппа второй военачальник, Антипатр, стоял с тысячей конников. Филипп тронул поводья жеребца и поскакал туда, заняв позицию рядом с ним в первом ряду. Всадники, по большей части знатные македоняне, приветствовали Царя по прибытии, и он ответил им мановением руки.
Обнажив меч, он отправил кавалерию шагом вперед, поворачивать на правый фланг наступающей македонской пехоты.
— Они идут! — прокричал Антипатр, указывая на фокейскую конницу. Всадники неприятеля с выставленными вперед копьями мчались на них.
— За Македонию! — возгласил Филипп, пуская коня в галоп, и все его страхи улетучились, когда македонцы загрохотали доспехами над равниной.
***
Парменион с прищуром осматривал поле боя своими пронзительно-синими глазами. Он видел, как Филипп и его конный отряд скакали справа, становясь вровень с продвигающейся македонской пехотой, которая сомкнула щиты и подняла восьмифутовые сариссы, устремив их железные острия на вражеские ряды, а лучники за ними посылали тучу за тучей стрел в небо, чтобы те дождем обрушивались на центр фокейского войска.
Всё шло по плану, но спартанец был неспокоен.
Царь был главнокомандующим всего Македонского войска, но Филипп всегда рвался в бой во главе своих людей, рискуя умереть рядом с ними, в первом ряду. Храбрость его была и даром и проклятием, считал Парменион. С Царем во главе македоняне сражались отважнее, но если Филипп падет, паника разнесется по рядам быстрее, чем летнее пламя по сухой траве.
Как всегда, пока Филипп находится в гуще битвы, Парменион взял на себя заботы о стратегическом ходе сражения, выискивая слабые стороны, быстрые перемены в военной удаче.
За ним ждали приказаний фессалийские всадники, а перед ним безмолвно стоял Пятый Полк пехоты и наблюдал за ходом сражения. Парменион снял шлем с белым гребнем, провел пальцами по мокрым от пота, коротко остриженным волосам. Лишь одна мысль занимала его ум:
"Что замышляют фокейцы?"
Ономарх был не обычным полководцем. За последние два года, приняв командование над войсками Фокиды, он провел армию по центральной Греции с выдающимся мастерством, заняв ключевые города региона и осадив Беотийский форпост — Орхомен. Он был волевым и чутким лидером, внушая уважение своим подчиненным. Но, что было важнее для Пармениона, обычно его стратегия неизменно основывалась на атаке. Здесь же его полки встали в оборонительную позицию, и только конница помчалась вперед.
Что-то было не так. Парменион это чувствовал. Прикрыв глаза от солнца, он снова осмотрел поле боя. Здесь Крокусовое поле было практически ровным, за исключением ряда низких холмов далеко справа и маленькой рощи в полумиле слева. С тыла никакая опасность им не грозит, так как Пагаса взята. Так в чем же, спрашивал он себя, заключается план фокейцев?
Размышления Пармениона были прерваны македонским боевым кличем, и полки пустились бегом, метя сияющими сариссами в фокейские ряды. Вот крики раненых и умирающих слабо послышались за громыханием столкнувшихся щитов. Парменион повернулся к рядом стоящему всаднику, красивому юноше в шлеме с красным гребнем.
— Никанор, возьми пять сотен и скачи к роще. Остановись за два полета стрелы от деревьев и вышли разведчиков. Если в зарослях чисто, обернись и жди знака от меня. Если же нет, то отрежь любой находящийся там отряд от соединения с Ономархом. Ты понял?
— Да, господин, — ответил Никанор и отсалютовал командиру. Парменион наблюдал, как пятьсот всадников выдвигаются к зарослям, затем обернулся к холмам.
Македонское построение легко было предугадать — пехота в центре, кавалерия с правого и левого крыла. Ономарх должен был знать это.
Пехотинцы уже сшиблись друг с другом — македонцы в тесных фалангах по шестнадцать шеренг, в каждой шеренге — по сто пятьдесят сплоченных щитов. Первый Полк — Царская Гвардия под командованием Феопарла врезалась в фокейские ряды.
