Как поймать монстра. Круг второй - Арина Цимеринг
Для человека лестница – это нисхождение.
Спуск от ясного света своего сознания к полной и абсолютной темноте.
Сущность, запертая по ту сторону физического мира, движется наружу. Человек движется вовнутрь.
Шесть ступеней отделяет сущность от света – шесть ступеней отделяет человека от темноты.
И из всех них вторая ступень – ступень наваждения – самая большая. Самая длинная.
На бумаге у нее даже научное название было длинным: ступень предпороговой стимуляции, вот какое. Занимало половину строчки. И неспроста.
Это была единственная ступень, которую гоэтики делили на три самостоятельные фазы.
Сайлас щелкнул зажигалкой. Оранжевый всполох лизнул бумагу, и спустя два вдоха вокруг расползлись сизые нити дыма.
Он всегда думал, что в деревнях утро наступает еще до рассвета: так было заведено в сельской жизни, которую ему иногда удавалось подглядеть в месте, где он вырос. День рабочих на фермах округа Монтгомери всегда начинался рано, но здесь, в Слехте, в шесть часов утра царила странная пустынная тишина. Казалось, Сайлас был единственным бодрствующим на многие мили вокруг.
Он молча стоял на тропинке между домом и пристройкой с баней. Тишина его не напрягала – ради нее он сюда и вышел. Тихо и безлюдно: ни раздражающей трепотни, ни налипающих на кожу ощущений и запахов, ни тесноты осточертевшего дома. Ни библиотекаря, заглядывающего ему в лицо так, будто у них был какой-то секрет; ни Махелоны с его тяжелым, осязаемым присутствием и громким голосом; ни Блайта, ни Купера, ни бабки.
Ни Роген, глупо и опрометчиво спускающейся по проклятой лестнице, пока никто этого не замечает. Никого, кроме Сайласа.
Взгляд Сайласа остановился на темном окне спальни, которую сейчас занимала группа. Внутри не было ни движения. Когда он уходил, все мирно спали. Никто не пошевелился, когда он выскользнул за дверь; даже Роген, чьи навеянные кем-то образы по ту сторону сна обычно беспокоили ее. Накатывая на нее, словно волны, они качали ее в тревожном океане сновидений – она ворочалась, морщилась, вздрагивала.
Как и во время цунами, все всегда начинается с Волны.
Разве не символично?
Они так и назывались. Волна. Маятник. Угол.
Три фазы ступени наваждения.
То, как вела себя Роген; то, что этому сопутствовало; то, что она говорила, как смотрела, чего не замечала сама за собой – все это указывало Сайласу на то, что она находилась в фазе Волны. Будь здесь еще хоть один гоэтик, можно было бы сверить наблюдения, но увы – три идиота-ликвидатора и один бесполезный аналитик. Приходилось складывать картинку самому.
Волны накатывают на берег, а затем отступают – точно так же, как и приступы на этой ступени одержимости. Тревога, панические атаки, головные боли, приступы злости, страха или истерического веселья – вот из чего состоит Волна. Эти симптомы проявлялись, когда астральная сущность начинала входить в плотный контакт с жертвой; адаптировалась к ней, притиралась. И пока она не адаптируется, жертва находится в относительной безопасности. Ничего необратимого с ней еще не происходит.
Проблемы начнутся тогда, подумал Сайлас, когда начнет качаться Маятник.
Как и Волна, Маятник подвижен; в отличие от Волны, он постоянен, упорядочен и, пока на него действует входящая сила, не сходит на нет. Маятник запускается, когда сущность готова действовать.
С этого момента она постоянно раскачивает его, влияя на психику жертвы. Обсессивные состояния, лунатизм, амнезия, усиление всех симптомов – и все это для того, чтобы найти «точку входа» в сознание жертвы.
Найти нужный Угол.
Сайлас был уверен – оккультный исследователь, давший названия фазам, по которым сегодня работали все гоэтики, тоже был склонен пофилософствовать.
Угол – это найденная уязвимость. Никто не застрахован, никто не особенный, будь ты домохозяйка, член преступной банды, астрофизик из НАСА или слишком самоуверенный охотник за нечистью. Уязвимости есть у всех: комплексы, скрываемые страхи, старые травмы… У каждого найдется местечко, в которое можно бить.
И сущность ударит.
Будет бить, давить, прожимать, эксплуатировать болезненную тему до тех пор, пока не сломает жертву. Ведь именно для этого нужен Угол – найти вход.
Найти Порог.
Где-то наконец скрипнула дверь, раздались шаги по ступеням – далеко, через пару домов отсюда. За то время, что горела сигарета, деревня начала потихоньку оживать. Лай собак, голоса соседей, рабочих, начинающих свой день. Утро вошло в свою колею.
Затоптав окурок в свежем снегу, Сайлас снова посмотрел на окно: за ним он различил движущиеся темные силуэты. Кто-то уже проснулся.
«Она все еще видит сны, – сказал вчера Эшли, отведя его в сторону. – И говорит, что в них кто-то есть. Не Купер. Кто-то другой. Возможно… Доу, не знаю. Возможно, нужно перестраховаться».
Что ж. Начинался новый бесконечный день.
И теперь для Сайласа он будет особенно неприятным.
– Тихо, – одергивает она мальчишку прямо посреди торопливой громкой речи, в которой гласные скачут вверх-вниз на интонационной карусели, а согласные западают. – Ну тише же. Ты на всю улицу кричишь.
Вокруг них – длинные аккуратные улицы Бекон-Хилла, красный кирпич и чугунные кованые заборчики. Дорогие машины. Уличные фонари, стилизованные под газовые. Зелень и солнце; сейчас весна. Всего пара кварталов от дома, и от школы они идут пешком, как обычно.
Мальчик рядом с ней – конопатый, улыбчивый, с широким ртом, – и Джемма без труда узнает в нем маленького Брайана Суини. Ему лет девять, не больше, он тощий и хлипкий, и синий пиджак школьной формы – конечно же, это частная школа – болтается на нем как на вешалке.
– Но это так странно, Тедди, – Брайан понижает голос почти до шепота, наклоняя к нему голову. Джемма может видеть его макушку: она сама выше, чем приятель, почти на голову. Над виском у Брайана виднеется шрам, и она точно знает: это от падения с велосипеда. – Ты уверен, что… Ну, что тебе это не приснилось?
Джемма раздражается и нервно чешет внутреннюю сторону ладоней:
– Посмотри на меня и скажи, что я похож на того, кто не отличит сны от реальности. – А потом ее раздражение соскальзывает, как простыня, обнажая то, что под ней испуганно прячется; она перестает чесаться, когда спрашивает: – Ты ведь мне веришь?
Джемма не любит выглядеть слабой или жалкой, но при Брайане – при нем можно.
– Я… – Брайан удивленно моргает, останавливаясь. Они стоят посреди пустой полуденной улицы – два школьника, праздно размахивающих портфелями после уроков. Он уверенно кивает. – Конечно, Тедди.
– Если честно, – соскальзывает с языка быстрее, чем Джемма успевает себя остановить, – все это… Черт. – Она переводит взгляд на свои кроссовки. Дорогущие «найки», которые ей купили для занятий волейболом. – Я почитал в интернете на этот счет всякие медицинские статьи, и я не знаю, просто… – Голос дает слабину, когда она поднимает взгляд на открытое лицо Брайана. –
