Ненасыть - Сон Ирина
– Да я же так брякнул, чисто поржать…
– Ладно, излагаю по-научному. Как хмарь действует на человеческий организм, мы не знаем. Может, близнецы из-за нее мутировали? – не обращая на него внимания, продолжает Михась.
– И мутировали в вампиров? – саркастично спрашивает Прапор.
– А вдруг? – не сдается Михась. – Вампиры же на самом деле были – это больные люди с недостатком железа в крови. Тем более мы не знаем, что тут отпугивает хмарь. Может, близнецы изначально чем-нибудь болели и мутировали из-за этой… ну… сочетания хмари и этой предположительно руды, которая хмарь отпугивает? Или черной крапивы? Вдруг у нее в пыльце содержится патоген?
Михась говорит очень убедительно. Смех у Тимура стихает, глаза округляются. Серый задумчиво тянется к шее, вспоминая, что толком ее не посмотрел. Даже Прапор проникается.
– Ну… Если с такой стороны смотреть, то логично получается… – тянет он.
– Кресты и чеснок их не отгоняют, – вспоминает Тимур. – По кладбищу они расхаживают уверенно. И чеснок с салом уплетают за обе щеки.
– Ну, значит, чеснок и кресты – просто суеверия, – разводит Михась руками. – Зато мы видим хозяев в основном вечерами. На закате или в сумерках. В яркий день их увидели только Тимур с Серым – и Юфиму что? Было плохо!
– Ладно, предположим, они вампиры, – сдается Прапор. – Хмарь есть, может, есть и вампиры. Что ты предлагаешь?
– Как что? – возмущается Михась. – Они же, нелюди, нас для прокорма завели! Надо по рецепту предков их осиновым колом забить! – Он снова облизывается. – Мы не еда! Их надо уничтожить, пока они нас не съели!
На секунду в предбаннике воцаряется ошеломленная тишина.
– Ты дебил?! – орет Тимур.
– Миш, ты перегибаешь палку, – укоризненно поддакивает ему Прапор. – Они нас приютили, накормили, напоили, силой не удерживали, коровой поделились, за виолончелью сгоняли по первой просьбе, даже пчел добыли – а ты их колом собираешься. Совесть-то надо иметь!
– Да, – подхватывает Тимур. – Больных людей! Ну, выпили они немножко из Серого, так потом дали отлежаться, накормили специальной едой… Я бы тоже поделился, мне не жалко! Серый, тебе жалко побыть донором?
– Э-э… Нет, не жалко, – вяло бормочет Серый, отводя взгляд. – Ощущения странные, но если им правда надо… И кажется, все проходит…
Михась выпучивает свои круглые глаза и замолкает, став похожим на карпа. Не такого отклика на свое предложение он ждал. Явно не такого. Но Прапор, Тимур и сама вампирская жертва в лице Серого ничего против близнецов не имеют. И их больше.
– А если мы и сами того? Мутируем? – предполагает Михась.
– Вот когда мутируем, тогда и подумаем, – невозмутимо отбивает Прапор. – А близнецов не трогать. Вампиры, оборотни… У меня в соседях бывали люди и похуже! Ты меня понял, Миша?
– Понял, – неохотно бормочет Михась. – Но, по-моему, ты не прав. С ними надо разобраться.
– Появится причина – разберемся, – уверяет Прапор и вонзает в него тяжелый взгляд. Михась невольно выпрямляется. – Но сейчас причин нет. Забудь о разборках, Миша. Мы все здесь в одной лодке. Не надо раскачивать.
На этом обсуждение заканчивается. Серый возвращается в дом, после обеда поднимается к себе в комнату, падает на кровать и неожиданно для себя самого проваливается в крепкий сон.
Кажется, его пытаются растормошить. Тимур испуганно бьет по щекам, прося встать, но веки слишком тяжелые – не поднимаются. Не помогает даже холодная вода, которую Тимур выливает ему на лицо. Серый мычит, мотает головой, но его никак не оставляют в покое, не дают соскользнуть в сладкое забытье, а между сном и явью слишком мучительно.
– Вот, видите? Я же говорил! – торжествует Михась где-то над ним.
– Что говорил? – уточняет Верочка обеспокоенно.
– Отставить панику! – командует Прапор. – Тимур, перестань его бить. Сколько он так лежит?
– Я тут прикинул, – отвечает Тимур. – Получается, он лег вчера после обеда и проспал всю ночь и еще сегодня не вставал. Как-то очень долго он спит.
– И почему ты промолчал? – уточняет Михась, и его голос очень спокоен.
– А чего я-то сразу?! – нервничает Тимур. – Я как понял – вас позвал!
– Ты не уследил – и облажался, – вкрадчиво говорит Михась, и Серый почти видит, как тот облизывает губы. – Понимаешь, что это значит, Тимка?
– Ага, счас, нашел виноватого! – отбивает Тимур.
– Спокойно всем! Серый живой и дышит, – говорит Прапор. – Олеся, вытри ему лицо… Тимур, ты куда?
– За хозяевами, – доносится до Серого голос друга. – Серый от них такой пришел. Они точно знают, что делать.
– Я с тобой, – говорит Михась. – Прапор, сделай лицо попроще. Я просто прослежу за Тимуркой.
– Позовите Марину, – просит Верочка. – Я не понимаю, почему она еще не здесь? Она же от Серого не отходит!
Даже сквозь сон Серый чувствует напряжение Прапора, когда Михась уходит следом за Тимуром. И это отчего-то пугает. Диалог между Михасем и Тимуром прокручивается вновь и вновь, и Серый вспоминает, что Михасю всегда нужно разобраться, что он постоянно отвешивает Тимуру подзатыльники, что…
Серый напрягается, борется со сном. Ему нужно встать, проснуться, побежать следом. Но тяжелое непослушное тело никак не поддается. Сон разрастается, засасывает в себя, словно темный водоворот. Серый мечется, стонет сквозь зубы, и Верочка гладит его по лбу.
Он тянется, хватается за эту руку – и водоворот отпускает. Из тьмы выступает его комната. Серый видит ее – и напряжение тает. Становится так легко, словно он превратился в мыльный пузырь, радужный и хрупкий. Серый затихает, вытягивается на кровати, ощущение собственного тела куда-то исчезает, а зрение наоборот – проясняется.
Он поворачивается, и видит маму. Она уже стоит в дверях и боится. Нет, она на грани паники. Если бы Серый сейчас открыл глаза и встал, то они сию же секунду ушли бы в хмарь. Это решение светится в ее глазах, в развороте плеч и вокруг тела. Ее ничто не удержит, даже рука Прапора на плече. Серый видит все это так ясно, что удивляется, почему не видел раньше. Но уходить нельзя. Здесь Верочка. Она сидит на его кровати и гладит свой живот, в котором уютно свернулись две девочки, ожидая своего часа.
Он идет к окну, при каждом шаге отрываясь от пола, вскакивает на подоконник и отталкивается туда, в синее вечернее небо. Его останавливает странное голубоватое поле – щит, который не пускает хмарь. Тот расплескался неровной кляксой по холму, величественный и очень прочный. Кончики пальцев чувствуют электрические разряды, и Серый опускается чуть ниже, чтобы не прикасаться. На щит он больше не смотрит – от открывшегося вида захватывает дух.
С высоты птичьего полета – всё как на ладони. Дома с высоты кажутся совсем игрушечными. У самой границы щита, в саду нежилого дома стоят крохотные коробочки ульев. Их собственный стоит выше, почти на холме, у самого края дороги. Его хорошо видно из-за перекопанного огорода. Дорога тянется вверх, изгибается у рощи и заканчивается у большого прямоугольника кладбища. Рядом с ним на лугу пасется Глаша. Она, маленькая и донельзя флегматичная, неторопливо бродит на привязи вокруг дерева, направляясь к пруду, который отделяется от кладбища тонкой полоской кустов. Усадьба хозяев прячется в роще, у пруда, и с огородом и цветочным садом на самом деле занимает совсем немного места. Большей своей частью щит накрывает рощу и кусок леса. Деревья обнимают холм неровным полумесяцем, в центре которого лежит кладбище. А из него в небо летит столп бело-голубого пламени. Пламя бьет в макушку голубоватого купола, а начинается где-то в глубине полуразрушенной часовни. Она стоит за кладбищем, в самом центре холма. Серый следит за искрами, которые пляшут по щиту, и понимает, что часовня – это источник. С высоты хорошо видно ее серые стены и обрушенную башню.
Серый хочет подлететь поближе и рассмотреть, но в другой стороне между деревьев мелькают яркие ветровки, и он спохватывается, спускается и пристраивается рядом.
Михась идет за Тимуром, смотрит ему в спину сосредоточенно, напряженно и как-то… нехорошо. С каким-то предвкушением.
