Осколки наших сердец - Мелисса Алберт
Вероятно, делал вывод автор книги, она это заслужила. Ходили слухи, что служанка убила своего хозяина и изменила его завещание. Бывшие слуги утверждали, что она была его любовницей или хуже – сам Хаулетт был оккультистом, а она – его ученицей. Впрочем, правда, по мнению историка, была еще более странной – это Хаулетт был учеником, а служанка – беглой ведьмой, сбежавшей из Балтимора, где ее приговорили к смертной казни. Она практиковала свое ремесло по одной скандально известной книге заклинаний в обложке из человеческой кожи.
Если эта нечестивая книга когда-либо существовала – а историк считал это маловероятным, – ее давно должны были сжечь. Но некоторые считали, что ведьма спрятала ее в доме. Слуги, исследователи, гости Хаулетт-Хауса – книгу искали все, но безуспешно.
Читая эти строки, Марион чувствовала, как ее бросает в жар. Она не слышала ни голосов внизу, ни тяжелых шагов, ни треска полицейских раций. Дочитав, она потянулась к старинной книге, провела пальцем по крапчатой обложке. В глазах потемнело, она до крови искусала бледные губы. Наконец она открыла книгу.
В окна забарабанил дождь.
Она вошла в библиотеку одинокой девочкой, чтобы укрыться от грозы. А вышла, заронив в плодородную почву семена своего нового истинного «я» – семена, что хранились меж страниц оккультной книги заклинаний в переплете из человеческой кожи, которую она сунула в рюкзак.
Книга сулила ей другую жизнь, и Марион ревностно ухватилась за это обещание. Ее одежда из секонд-хенда, музыкальный вкус и пробитый вручную пирсинг в ушах стали выражением новой Марион, той, кем она стала в промежутке между тем днем и днем сегодняшним, но они также были приманкой, поблескивающей в глубине. Ведь колдовать веселее в компании.
Три года спустя она явилась на первую смену в рыбную забегаловку – она устроилась туда тайком от родителей, чтобы накопить на жизнь, которую родители никогда не одобрили бы: жизнь, в которой не будет колледжа. И одного взгляда на Дану было достаточно, чтобы понять: она больше не будет одинока.
* * *
– Ты нашла труп, – пролепетала Фи.
– Это была профессор оккультных наук, – чопорно заметила Марион. – Она умерла от аневризмы.
– Ты ведьма, – сказала я.
– Оккультист. Практикующий маг. Называйте, как хотите. Я хочу им стать. И стану.
– Покажи нам, – сказала я.
– Книгу? Или колдовство?
– Все покажи. Все, что у тебя есть.
– Ага, – Фи улыбалась, – впусти нас.
Глава двенадцатая
Пригород
Сейчас
Наступила ночь, а я все пыталась сложить части головоломки.
Зарытая банка; сейф в шкафу. Мигрени, мертвые кролики, случай с Хэтти Картер. И эта фраза: «она была одной из девочек Шэрон». Естественно, я погуглила «Между миров» и «Шэрон между миров», но есть вещи, которых не знает даже интернет.
На языке вертелось слово, застряло, как маковое зернышко между зубов. Слово означало некое действие – скажем, закопать в саду банку с кровью, – чтобы что-то случилось где-то в другом месте, в другое время.
В голове звучал насмешливый голос Хэнка. Белая женщина из пригорода, увлекающаяся эзотерикой – что еще она может делать в полнолуние?
Допустим, он прав. Но что если… Что если просто предположить, что Луна к моей матери прислушалась?
Конечно, это бред. Если я в это поверю, то буду ничем не лучше самых чокнутых покупательниц «Лавки малых дел»: тех, кто вбухивает деньги в травки, кристаллы и настои моей тетки. Разве блестящие камушки могут развеять тьму?
А если могут? Я сомкнула губы и нащупала языком затянувшуюся ранку. Я только один раз намазала губы бальзамом тети Фи и тут же его стерла. А рана зажила, как на Росомахе. Даже арника так не действует. Значит, правда. Значит обе они это могут.[6]
Может, зря я не верила раньше. Может, я была дурочкой, потому что не видела то, что было у меня перед носом, то, что могло скрываться за шрамами, молчанием, тайнами и вечной маминой скрытностью, с которой я научилась жить, – моя мать обладала сверхъестественными способностями.
Я осталась наедине с мельтешащими мыслями. Хэнк куда-то ушел, отец отправился на вечер настольных игр с друзьями из аспирантуры, где, наверное, изображал орка. Он написал в восемь: сообщил, что переночует в городе. Я перечитала последнее сообщение, которое отправила мне тетя Фи.
Извини. Возникли проблемы, но уже все хорошо. Скоро перезвоню, Айви.
Я подогрела в микроволновке тарелку печенья с шоколадной крошкой и села за стол на кухне. Кондиционер со вздохом завершил очередной цикл, и в доме наступила тишина. Я сидела спиной к двери в подвал, напротив окна. В темноте с включенным светом окно казалось зеркалом. В зеркале сидела незнакомка с платиновыми волосами и ела печенье.
Кто-то сейчас мог стоять за окном и смотреть на меня. Всего в нескольких метрах, а я бы даже не узнала.
Раздался глухой стук. Слабый, но отчетливый, не из-за окна, а с другой стороны дома, где раздвижные двери выходили на задний двор.
Печенье на языке превратилось в песок. Что-то билось о стекло – вот что это был за звук.
Я медленно встала, вцепилась в телефон. Прошлась по дому и выключила весь свет, чтобы видеть, что происходит снаружи, но самой оставаться невидимой. На заднем дворе было темно. Свет там включался автоматически, если кто-то заходил в патио. Я набралась храбрости, пробежала по ковру мимо зияющей темной пасти прачечной и резко отодвинула раздвижную дверь.
Немного постояла на пороге, вдыхая летний воздух с ароматом цветов и дымка от барбекю. Луна висела высоко и далеко, сияя, как галогеновая лампочка под облачным абажуром. Все было неподвижно, лишь ветерок колыхал ветки в саду. Я собиралась вернуться в дом, когда услышала еле заметный звук – призрачный шепот ветерка над битым стеклом.
Осколки поблескивали под столом для пикника, почти невидимые. А рядом, наполовину в тени, наполовину в лунном свете, полукружьем растеклась кровь. Дыхание участилось, но я не понимала, что передо мной, пока не увидела осколок зеркала.
Кто-то выкопал банку, которую зарыла мама, и разбил ее о бетон.
Я вспомнила, что в банке лежала свернутая записка. Оттуда, где я стояла, ее не было видно, но я знала – она там. Я призвала все свое самообладание и заставила себя спуститься и поискать ее. Включился свет, кровь тошнотворно заблестела. Я нашла свернутую записку, испачканную кровью и прилипшую к ножке садового стула.
