Избушка на костях - Ксения Власова
Мы с Тимом с недоумением переглянулись. С языка рвались вопросы, и мне пришлось прикусить его – не время сейчас для любопытства. Но я непременно разведаю обо всем, что не дает покоя, чуть позже.
Из коридора донеслись гулкое эхо шагов и веселый голос Кощея. Дверь распахнулась, и в ее проеме показался сам приятель Яги. Я невольно залюбовалась им, отметив, как он хорош: волосы отливают золотом, иноземная одежда подчеркивает всю ладность фигуры, а широкая улыбка в сочетании со слегка ленивыми движениями, томными, как у разомлевшего на солнце кота, придавала ему особое очарование. Я поймала взгляд Кощея и поспешила отвернуться. Краем глаза все равно заметила, как он с хитрецой, будто молодец на смотринах, подмигнул мне, и мои щеки вспыхнули румянцем. Каков наглец!
Слева раздалось хмыканье, так крепко наполненное издевкой, что хоть ковшом ее вычерпывай! От мысли, что Яга приметила все произошедшее, мне стало так стыдно, как бывало только в детстве, когда меня пару раз ловили в чужом саду.
– Не принимай близко к сердцу, – тихо, едва шевеля губами, посоветовала Яга и щедро, как хозяйка, отламывающая последний ломоть хлеба гостю, добавила: – Кощей всем люб, в этом его дар и проклятье.
Яга сидела с выпрямленной спиной и, сложив руки на подлокотники трона, смотрела прямо перед собой – на богато разодетых бородатых мужчин, заполняющих горницу. Я облизнула пересохшие губы и последовала ее примеру: встала прямо, как статуя, и гордо вскинула голову. В висках шумело, а грудь рвало от смятения. Прежде на всем белом свете я видела только Тима. Лишь его взгляд мог закружить, словно водоворот, и утянуть на самое дно сильных, запретных чувств.
Я чуть потерянно, как ребенок, впервые взявший в руку перо и чернила, кивнула. Оглядела горницу, в которой стало тесновато от нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу гостей, и с удивлением спросила:
– Неужто они прошли мимо Дня и Ночи?
Яга улыбнулась краешком губ и покачала головой. Жемчужные нити ее венца нежно зазвенели, соприкасаясь друг с другом.
– Мимо братьев только ведьме под силу пройти.
– Тогда…
– Раз в семь седмиц я отзываю братьев и отворяю врата для гостей.
– Для всех?
– Нет.
– А для кого?
Яга ничего не сказала, лишь поджала губы. Ответ, словно потерянную пуговицу, пришлось нащупать самой. Приглядевшись, я увидела, что на поясе каждого мужчины позвякивал бархатный мешочек, в прорези которого сверкали монеты. Стоило последнему гостю перешагнуть порог, как Кощей выверенным движением достал из сундука сверкнувшее начищенным серебром круглое блюдо. Гости не менее уверенным жестом потянулись к своим кошелькам. Кощей прошелся между ними, словно скоморох перед представлением, и каждый положил на серебряное блюдо по мешочку с деньгами. Монеты чуть позвякивали, падая на поднос, как камешки на дно речной глади. Я чуть нахмурилась, когда пересчитала мужчин – чертова дюжина, несчастливое число. Добрый хозяин предпочтет позвать в гости чужака, чем посадить за стол тринадцать гостей.
– Зачем пожаловали? – громко спросила Яга, как только Кощей беззаботно, будто корзину с яблоками, опрокинул золотые монеты в сундук и провернул медный ключик в замке. – Что жаждете услышать?
– Совет твой, – нестройно ответили мужчины. – Слово твое нам надобно – зоркое и острое.
Я с жадным любопытством пробежалась взглядом по гостям. Их одежды поражали богатством ткани и отделки: золото мешалось с серебром и соседствовало с драгоценными самоцветами. Кафтаны всех цветов радуги, расшиты так вычурно, что поражаешься таланту мастериц, которые корпели над ними. Пояса подчеркивали дородность гостей, не познавших голода от неурожая. В волосах многих сверкала седина, а лица отмечены печатью возраста.
– Сегодня выслушаю троих, – царственно проговорила Яга. – Сами выбирайте, кто это будет.
– Как троих? Как?!
Толпа ахнула, но стоило Яге поднять глаза цвета подтопленного льда, как гул в горнице стих. Гости, привыкшие у себя дома повелевать и приказывать, послушно опустили головы и принялись негромко советоваться между собой. Я перевела взгляд с них на Тима. В толпе разодетых гостей он не смотрелся неприкаянно. Его осанка, манера держаться не уступали тем, кто с детства ел с золотой ложки. Мельком я подумала, что Тим выделялся даже среди князей, как самоцвет в горке гальки. Откуда это в простом крестьянском сыне, я не знала. Но ведь и Тим говорил, что я мало похожа на бедную сиротинушку.
Мы два сапога пара. Последняя мысль заставила улыбнуться, сердце согрелось, будто от огня в печи в зимнюю стылую ночь.
– А ты, Яга, никак ученицу взяла к себе?
Я вздрогнула, когда до разума дошли эти слова, сказанные с затаенным любопытством и легкой опаской человека, вышедшего на улицу в поздний час с мешочком денег за пазухой. Подняв глаза, увидела того, кто глядел на меня ласково, но с уважением. Сердце екнуло и ушло в пятки. Никто прежде не обращался ко мне с таким почтением – пугающим и раздражающим одновременно.
Яга покосилась на меня и задумчиво постучала указательным пальцем по подбородку.
– Гостья она, а не ученица, – наконец ответила она. – Не смущай мне девицу, князь, непривыкшая она ко вниманию.
Князь, годившийся нам с Тимом в отцы, с пониманием улыбнулся и вдруг отвесил поклон в пояс. Мне, молодой девчонке. Колени дрогнули, и я едва удержалась на ногах. С трудом устояла и с достоинством, прежде мне неизвестным, склонила голову. Взгляд чужих внимательных глаз обжигал и холодил одновременно, как снег зимой обнаженную кожу. С губ сорвался вздох облегчения, когда седовласый князь отвернулся от меня.
Внимание мальчишек и то было проще перенести, чем тот почет, что внезапно, подобно лавине, обрушился на мою голову. И все же что-то внутри меня робко откликнулось.
Гости перестали жарко спорить друг с другом, и на середину горницы, прямо напротив трона, вышел молодой (моложе всех прочих) мужчина. Он низко поклонился скучающей Яге и проговорил:
– Доброго здоровьица тебе, хозяюшка.
– Доброго, княжич. Что привело тебя ко мне?
– Душа у меня болит, Яга.
В сердцах он упер руки в бока, распахнув богато отделанный плащ. Солнечные лучи золотом сверкнули на вычурной вышивке синего кафтана, и я залюбовалась этой игрой света. За всю свою жизнь не видела столько красоты, сколько за несколько коротких мгновений в этой горнице. Было странно думать, что все эти состоятельные люди пришли за советом к ведьме костяной, живущей на отшибе.
– Душевные раны я не лечу, – спокойно проговорила Яга, поигрывая жемчужной нитью венца. – Душа не тело, к ней подорожник не приложишь.
Княжич запустил пятерню в свои русые волосы и растрепал их.
– О том и не прошу!
– Тогда говори яснее, не томи. Зачем пришел?
– За свободой.
С моих губ сорвался смешок. Я торопливо прикрыла рот ладонью, но поздно. Головы всех присутствующих обратились ко мне. Я сжалась, жалея, что не могу под землю провалиться.
– Говори уж, – вполголоса сказала Яга, не смотря на меня. – Слово ведь не воробей, в руках не удержишь.
Прозвучало так неумолимо, что я сделала глубокий вдох, будто перед тем, как нырнуть во влажную духоту жарко натопленной бани, и обронила:
– За свободой? Разве ты в цепях здесь, княжич?
Он замер, будто от оплеухи. По горнице прокатились мужские одобрительные смешки. Щеки молодого княжича вспыхнули нежным девичьим румянцем, а губы сжались в одну тонкую линию. Яга чуть повернула голову и холодно взглянула на меня, будто ключевой ледяной водой в лицо плеснула. Ее ворон перепрыгнул со спинки трона на мое плечо. Острые, как иголки, когти впились в кожу даже через ткань рубашки. Я тихо охнула и опустила глаза, жалея, что так не вовремя открыла рот.
Молодой княжич быстро оправился от моей дерзости. Выпрямился, сморщился, как после неловкого падения, и продолжил:
– Твоя ученица…
– Гостья, – наставительно поправила Яга.
– Гостья, – с отвращением выплюнул он. Даже не поднимая глаз, я ощущала на себе его полный раздражения взгляд. – Наивна, как дитя. На свете есть вещи, что держат крепче железных кандалов.
– И что за имя у этих кандалов?
Княжич тряхнул головой, словно ретивый конь, перед тем как взять препятствие в прыжке.
– Княжеский долг, сыновий долг, мужнин долг… Имен много, всех и не перечислишь.
Его голос сочился волнением, будто раздавленная ягода – соком. Я не выдержала и подняла глаза, всматриваясь в молодое лицо с тонкой щетиной на щеках и подбородке. Кожа покрыта легким загаром, под тяжелыми веками залегли тени. В повадках уверенность мешалась с нервозностью, как у плохо обученного породистого скакуна. Князь стоял, широко расставив ноги, и вдруг подался вперед, с чувством хлопнул себя по боку и принялся расхаживать по горнице.
– Все от меня чего-то
