Узник тумана - Мария Павловна Лунёва
Я не сопротивлялась, когда на мне проверяли крепость верёвок. Молчала, когда Тлара зашла мне за спину.
– Не смей, – раздался рычащий полный ненависти и злобы крик сверху. Вскинув голову, я увидела северянина. Только на себя он не был похож – в окне застыла чёрная тень, и только ошейник сдерживал её, просто пылая алым светом.
Тень клубилась и меняла форму.
– Что он такое? – испугались жрицы и, не сговариваясь, отошли от меня на шаг.
– Не знаю, – Тлара и вовсе отбежала подальше, – Верховная сказала, что он для Соньи и никому лучше к нему не приближаться.
Женщины переглянулись, а потом разом уставились на меня. Первый раз в их глазах я заметила что-то отдалённо напоминающее жалость.
Но нет, развернувшись, они спешно забежали в храм, оставляя меня снаружи на всю ночь.
Оставалась надежда на послушниц. Когда подземелье закроется, может, им удастся выручить меня.
Глава 16
Холодало. С воды потянулась белесая дымка, устилая землю и скрывая под собой увядшую почерневшую траву. Скрипели деревья. Порывы пронзительного ветра гнули толстые ветви.
Всплески воды настораживали и вынуждали постоянно оглядываться на чернеющую во тьме воду.
Страшно.
Чтобы отвлечь себя, я вспоминала рассказы отца о том, какой бывает зима и лето, как солнце играет в кронах деревьев. А порой с неба падают капли воды.
Дождь. Облака. Чистое синее небо.
Пустые для меня слова. Я не могла себе представить всего этого.
– Сонья, – голос северянина вывел меня из тяжелых воспоминаний, – никогда больше не смей так делать. Ты должна слушаться меня и подчиняться.
Вскинув голову, я уставилась на него. Подчиняться! Это слово снова выбило меня из равновесия.
– Я не хочу никому подчиняться! Понимаешь?! – мой хрип причинял мне боль, но молчать было страшнее. – Я хочу узнать, что такое свобода. И ты не отберешь её у меня. Снег, какой он? Что такое метель? Я хочу увидеть это, потрогать и ощутить себя действительно живой. А вы отнимаете у меня это… Вы все! Ломаете. Приказываете быть невольницей.
Устав сопротивляться тяжести в ногах, я опустилась на колени, руки затекли от неудобного положения, но я ничего не могла с этим поделать.
Только терпеть.
Темнота становилась всё гуще. В комнатах послушниц зажигались лучины, они ставили их на подоконник, освещая пространство перед храмом.
Никто не выйдет, им запретили.
Я потеряла всякую надежду провести эту ночь за надежными стенами.
Северянин молчал, но не сводил с меня глаз. Я видела, как ярко в них горят лиловые огоньки.
Да отец часто говорил о таких, как он. Варды. Иные. Сильные воины севера, в чьей крови кипит магия.
Склонив голову на плечо, я закрыла глаза. Холод пробирал до костей.
– Сонья, не спи, – послышалось сверху, – потерпи немного, слышишь. Сейчас будет одеяло. А потом я сниму этот ошейник, Стужа его дери.
– Не нужно, – прохрипела я. – Я много раз ночевала вот так. Главное, чтобы мертвые не пришли. Мертвые – это страшно.
Кровь стекала по моему подбородку и капала вниз на серый подол платья. Представив, что завтра у меня снова отберут голос, сжалась от страха. Я не хотела снова умолкнуть.
В ночи вспыхнула оранжевым светом полоса – ошейник. Иной пытался снять его.
– Сонья, потерпи, – прорычал он.
Дверь в храм тихо скрипнула, кто-то шел ко мне, держа перед собой факел. Фигура Иного замерла в окне, тяжелая цепь ударилась о подоконник.
– Светла? – шепнула я, но ошиблась.
Передо мной стояла безумная Смэка. Раскачиваясь, как тростинка на ветру, она бросила факел на землю. Огонек встрепенулся, но не погас. На мои плечи легло теплое одеяло, ещё одно она подсунула под мои колени.
– Смэка, тебя кто-то прислал? – шепнула я, но послушница меня не слышала, она находилась в своем особенном мире. С каждым днем она всё меньше осознавала, что происходит вокруг нее.
– Кто тебя прислал? – повторила я вопрос. – Кто сказал принести одеяла?
– Папа, – выдавила она из себя еле слышный шепот.
– Папа? – не поняла я.
– Мой папа, – повторила девушка и, развернувшись, подобрала факел и отправилась в храм, оставляя меня гадать, насколько глубоко её безумие.
Сидя закутанная в одеяла, тихо отогревалась.
– Сонья, – голос иного стал спокойнее.
– Она уже не понимает, где реальность, – выдохнула я. – Мы все потерялись в этом тумане. Потеряли голос, себя, память. Многие даже имена.
– Я это знаю, но всё изменится завтра. Я обещаю тебе.
Улыбнувшись, я попыталась устроиться поудобнее.
– Расскажи мне о снеге, северянин. Какой он? – мне было страшно, но его голос немного успокаивал. Слыша его, я понимала, что не одна.
– Лассе, – донеслось до меня, – для тебя я Лассе. Снег? Мой дядя часто рассказывал, как однажды вез в телеге маленькую худенькую седовласую девушку. Она пришла из Тумана. Огромными голубыми глазами она смотрела на мир Севера и радовалась всему. А когда с неба повалил густой снег, девушка ловила крупные снежинки и рассматривала их рисунок. Снег, Сонья, он пушистый и мокрый. Холодный, а порой бывает, что теплый. Когда с неба сыплет большими хлопьями, то становится теплее. Всегда. Снег бывает колючим, когда ветер бросает в лицо крохотные льдинки.
Закрыв глаза, я попыталась представить себе снег, но видела почему-то ту девушку.
– А что с ней случилось?
– С кем? – не понял он.
– С седовласой девушкой? Если она из тумана, то послушница, так ведь?
– Она стала избранной вардигана, его любимой женой и родила троих детей.
– Детей, – протянула я медленно. – Об этом можно только мечтать.
– Она и мечтала, Сонья. Годами сидя в подземельях гурон надеялась и верила.
– Откуда тебе знать? – я ощутила некий подвох в его словах.
– Эта послушница с седыми волосами моя мать. И у меня её глаза. И я знаю, Сонья, что ты пережила. Знаю, поверь. И обещаю, завтра всё изменится навсегда.
– Завтра, Лассе, я уплыву в туман, – я покосилась в сторону воды, – и моя жизнь уже никогда не изменится.
– Нет, ты никуда не поплывешь.
– Они заставят, – вздохнула я обреченно.
– Значит, молча, сядешь в лодку и будешь держаться у самого берега.
Я лишь кивнула ему.
Поверила ли?
Нет.
Это всего лишь форма безумия. Отец тоже обещал увезти меня из тумана, но… Мои мысли запнулись об боль. Опустив взгляд, я погрузилась в собственные мысли. Северянин что-то спрашивал, но я не слушала.
Это больно. Верить и надеяться – это глупо.
Всё что остается послушницам храма – это выживать.
Незаметно меня сморил беспокойный поверхностный сон, в котором я снова сидела у дверей в землянку и смотрела, как
